Она отвернулась, но Лонерин взял ее лицо в руки и все-таки поцеловал ее — насильно. Он оторвался от этого лица, только когда услышал, что она плачет. Его глаза блестели.
Дубэ поднесла ладони к глазам и заплакала уже не сдерживаясь. Она услышала скрип дерева: Лонерин сделал шаг назад, отступая перед ней.
— Прости… — пробормотал он. — Я не знаю… нет, я знаю, в чем дело. Я не могу жить без тебя.
Дубэ отняла ладони от лица и посмотрела на Лонерина.
— Мне бы хотелось, чтобы я смогла полюбить тебя, правда. Ты думаешь, мне нравятся одиночество и отчаяние? Думаешь, мне нравится моя жизнь? Но у меня не получается, не получается!
Слезы помешали ей говорить. Лонерин попытался взять ее за руку, но она не позволила.
— Ты ошибаешься и делаешь больно не только мне, но в первую очередь себе самой, — сказал Лонерин голосом, не похожим на свой.
Потом он встал, и Дубэ отодвинулась в сторону, чтобы он смог открыть дверь и уйти. Услышав, как дверь закрылась за его спиной, она выплакала всю свою оставшуюся боль.
23
ПОСЛЕДНЕЕ ПУТЕШЕСТВИЕ
Идя назад по мостику, Лонерин задыхался от гнева. Проходя через деревню, он все время ускорял шаги и наконец побежал. Прохладный ночной воздух бил по его разгоряченному лицу, словно плеть.
Открывая дверь своего жилища, он толкнул ее изо всех сил, а войдя, резко рванул ее, закрывая за собой. Только после этого он остановился. Тишину его жилья нарушало только его собственное беспокойное дыхание. Он оглядел свою комнату — все как обычно. У одной из боковых стен — его изношенная рубаха и рядом лоскуты, которые он оторвал от нее, чтобы промыть раны Дубэ. Травы и пузырьки, которыми он пользовался, когда процеживал питье, лежат и стоят в порядке на столике под окном. Вот его кровать и на ней — аккуратно сложенные одеяла. Вдруг эта картина показалась ему невыносимо нелепой. Почему все нормально, почему на его вещах нет следов того, что случилось только что?
Он почувствовал приступ слепого гнева. Бросился к столику и перевернул его. Пузырьки упали и разбились, травы рассыпались по деревянному полу у него под ногами. Ему было все равно. Он сорвал одеяла с кровати и отбросил их прочь, швырнул в стену остатки своей куртки и закричал. Кто знает, что подумают об этом гномы… Они, конечно, проснулись, но это его не интересовало.
Он упал на колени рядом с тумбочкой, начал бить по ней кулаками и бил долго, пока не поранил себе ладони. Потом он остановился. Гнев бурлил в его крови, словно яд, но он знал, что, даже если уничтожит всю комнату, не почувствует себя лучше. То, что Дубэ не принадлежит ему, было ужасной правдой, от которой нельзя было уйти и которую ничто не могло изменить.
Слезы медленно потекли по его лицу. Как давно этого не случалось…
«Маленькие мужчины не плачут. Вытри лицо, Лонерин».
Так часто говорила ему мать, когда он был маленьким. После того как его отец ушел от нее, она очень старалась вырастить из Лонерина настоящего мужчину.
Молодой маг не понимал, почему это вспомнилось ему именно сейчас.
Он поднес ладони к лицу и заплакал навзрыд, как плакала чуть раньше Дубэ. На мгновение он вспомнил, как она сидела, сжавшись в комок, на полу у двери после того, как он заставил ее поцеловать его. Ему не удавалось почувствовать себя виноватым из-за этого поцелуя: мысль об ее отказе не оставляла и следа сочувствия. И все же ему было плохо, слезы капали, просачиваясь между сжатыми пальцами, глаза покраснели и горели от слез.
Она ошибается, это было не так, как она сказала. Это другое — и все тут. Гильдия ни при чем. Он любит Дубэ. Он мог бы ее спасти. Когда он был маленьким, Черный Бог дал ему жизнь в обмен на жизнь его матери, и он не мог ничего сделать. На этот раз будет по-другому. И все-таки, несмотря на его старания и преданность, Дубэ продолжает отказывать ему в любви и упрямо терзает себя нелепой болью из-за прошлого.
Лонерин чувствовал себя раздавленным. Ему хотелось, чтобы Дубэ была рядом, больше всего на свете он хотел ощутить ее прикосновение — как тогда, когда его мать проверяла, нет ли у него жара, как в детстве на рынке, когда он словно растворялся в ярких сочных звуках голосов торговцев. Теперь было то же самое — то же блаженное счастье.
Лонерин до последней возможности наслаждался этими обрывками воспоминаний, пока не погрузился полностью в бездну печали и одиночества, откуда, как ему казалось, он мог не найти дорогу назад.
Но Лонерин еще надеялся, что Дубэ придет. Он мысленно увидел, как она, с опухшими от слез глазами, открывает дверь и бежит к нему. Он скажет ей, что она ошиблась, и все будет как раньше.
Он неподвижно просидел всю ночь, скорчившись так же, как она, но никто не пришел.
Из этого состояния Лонерина вывел гном, который обычно по утрам приносил ему завтрак: молодой маг услышал, как тот стучит в дверь. Он даже не заметил, сколько прошло времени. Ночь для него была однородной черной массой и не делилась на часы, время растеклось и застыло как вязкая жидкость, превратившись в один вечно настоящий момент.
— Войдите!
Гном вошел тихо. Лонерин услышал, как под его осторожными шагами захрустели обломки стекла, оставшиеся лежать на полу, поднял голову и увидел, что тот неподвижно стоит в центре комнаты с подносом в руках. Молодой маг почувствовал себя так, словно его застали на месте преступления. У гнома было испуганное лицо — должно быть, потому, что Лонерин выглядел страшно, но молодому магу это было все равно. Оба немного помолчали, потом гном пробормотал несколько обычных вопросов о его здоровье.
— Са макхтар Ани, — ответил Лонерин со слабой улыбкой. Все хорошо, даже если ни он, ни гном-хюэ не верят в это на самом деле. — Нар катхар, — добавил он. Это значило, что он не хочет есть. Гном поставил завтрак на пол и быстро исчез за дверью. Лонерин хотел было спросить его, где Дубэ, но не успел. К тому же важно было только одно: она не пришла. Вероятно, она тоже слышала его крики и сознательно отвернулась от него — дважды предала.
Лонерин посмотрел на чашки, от которых шел пар, и его желудок сжался. Потом его взгляд упал на то, что творилось в комнате. Все было разбросано и перевернуто, а у валявшегося на земле столика была сломана ножка. Лонерину стало стыдно за себя. Ему вдруг стало неприятно смотреть на следы собственного гнева, и он почувствовал, что должен выйти из хижины.
Снаружи было необычно темно. Небо было закрыто толстым слоем облаков. Драконы молчали в своих норах под обрывом. Несколько молний осветили долину, а потом успокоительный шумящий ливень омыл землю, как в тот раз в лесу, в середине пути. При этой мысли Лонерин не выдержал, и его взгляд упал на хижину Дубэ, которую он с трудом мог разглядеть вдалеке.
«Я должен посмотреть, как она себя чувствует, полечить ее раны, проследить, чтобы она выпила лекарство».
Он закрыл глаза, и ноги сами понесли его вперед.
Деревня казалась пустой. Деревянные мостики были сырыми. Он прошел пару мостиков, перешел на другой уровень, поднялся выше. Как только он увидел хижину Дубэ, его сердце забилось сильнее. Она, должно быть, до сих пор сидит там же, прислонившись спиной к двери.
Лонерин остановился. От дождя темное дерево, из которого была построена хижина, стало почти черным. Он взглянул на дверь и окна — закрыты. У него не было сил идти дальше, и он неподвижно стоял на этом месте. Его волосы были уже влажными от дождя.
Лонерин мгновенно понял, что Дубэ сказала ему правду. Она не любит его и никогда не полюбит. Прошло всего несколько часов, и дождевая вода унесла его иллюзии. У него не оставалось сил ни чтобы войти к ней, ни чтобы вернуться в свою комнату. Он сел под навесом и, чувствуя, как прилипает к телу мокрая одежда, стал смотреть, как льются с неба дождевые струи.
Дубэ сидела взаперти в своей хижине. Она устала и в любом случае совершенно не желала снова
