дальнейшие слухи охладили – не демократия, а демократизация, потому как то ли в Чехословакии, то ли даже во Франции закупили большую партию демократизаторов. В общем кукиш еще рано показывать! Подождем. Посмотрим, что дальше будет. Тем более мы даосы! Так я думал. Но в один прекрасный день Юра пришел на семинар христианином и взялся всех переколпачивать в православную веру: и экзистенциалистов, и марксистов, и антисоветчиков, и даже меня даоса. Я сначала подумал, что он выпивши. Нет! Даже не с похмелья. В чем же дело? Почему такой резкий поворот?
Назад в православие!
Мы уже привыкли к тому, что Юра опережает нас в своем развитии и с интересом следили за его метаморфозами. Но уход в христианство многим показался регрессом, о чем ему и намекнули. Юра так не считал.
«Будущее в нашей стране за православием, – твердо заявил он. – Это единственная опора для всего государства и каждого из нас!»
О том, что ему пришлось преодолеть на пути к традиционной религии и как это происходило, он описал в рассказе, отразившем его духовные искания. Рассказ был какой-то смутно-невнятный, и ни он, ни юрины пояснения не дали представления о причинах столь резкого поворота в его мировоззрении.
– Я тоже прошел это в свое время, – как-то странно и без энтузиазма сказал наш руководитель. – Вряд ли стоит на этом зацикливаться. Сейчас, мне кажется, надо идти дальше, копать глубже… Впрочем, я вам не навязываю своего мнения, – тут же оговорился.
Новенький парнишка прочитал свой рассказ – розовый сюр. У главного героя – романтика и мечтателя вдруг вырастают крылья. Оно, вроде бы и хорошо – летать можно, да люди смеются. И герой решает от них избавиться. Пьяный хирург заносит инфекцию – герой гибнет.
Весь семинар со смеха чуть ни надорвался – опоздал ты, парень – все кому надо, уже улетели!
У нас раньше полоса такая была – придет новенький, обсудит рассказ про крылья и полетел. Обсудит и полетел. Прямо не лито, а аэропорт. А потом письма из Вены, Парижа, Израиля, США.
– Да, – печально кивнул Александр Андреевич. – Это мы тоже давно прошли. Но уж если вам так нравится метафора, – неожиданно воодушевился, – если вас сюр увлекает, напишите о вороне!
– А что в ней интересного? – мы удивились.
– Она летает над Кремлем, питается такими салями, каких вы никогда не видели! Она замечает, как генеральный секретарь посмотрел на какого-то члена Политбюро. Она ловит обрывки разговоров, и отмечает с каким выражением лиц съезжаются и разъезжаются главы государств. Она держит свою когтистую лапу на пульсе нашего времени. Эх, друзья, серьезные времена на дворе!
Увы, эта тема оказалась для нас непосильной.
Юра же настолько увлекся традиционной религией, что даже стал нетерпим ко всему остальному, что было на него совсем непохоже. И знакомые у него появились жутко верующие и жутко православные.
Две его знакомые Лариса и Вера и меня в церковь водили, наставляли, требовали покончить с даосским прошлым. А Лариса даже призывала пострадать за Веру. Не за подругу свою, а за православную с большой буквы Веру. И пострадать поскорее, а то, мол, поздно будет. Ну уж нет, думаю, чего-чего, а пострадать у нас никогда не поздно. К тому же у меня и работа тяжелая, и квартиры нет – я и так страдаю. Да крещеный ли я – они спохватились! А как же, обязательно, еще в несмышленом возрасте матерью комсомолкой тайком от отца коммуниста. И сам я теперь православный член КПСС с даосским уклоном, под прикрытием экзистенциализма, и от такой несовместимости тоже страдаю, как и миллионы других верующих разных конфессий коммунистов-атеистов.
Они немного успокоились и повели меня послушать Антонова. Он читал «Житие Сергия Радонежского» подобно тому, как у нас на лито читают свои рассказы, только с большим чувством и время от времени прерываясь – вы только послушайте, как замечательно! – надеясь на соучастие в этом приобщении к забытым истокам. Но меня заранее предупредили, чтобы я чего не ляпнул, потому что у Михаила Ивановича сердце больное. И жизнь у него тяжелая. В заключении был, намекнули, но своих гонителей он, как истиный христианин, прощает.
«Трудно жить одному в лесу! – подумалось. – Голодно. А надо еще и медведя подкармливать. Шатун что ли? Медведи зимой спят. – И еще подумалось, – в какие дебри ни уйдет святой человек, везде его и люди и звери отыщут, потому как святость в миру – явление экстраординарное».
Смысл этих чтений был понятен – связать разрубленное время, традиции, восстановить преемственность культуры. Задача похвальная, но, боюсь, непосильная. Вместо этого устанавливалась явная связь коммунизма и православия. А может, просто проявлялась.
Я тоже попытался связать кое-что кое с чем в крохотной зарисовке о Льве Николаевиче Толстом и даже обсудил её на семинаре, после чего меня запретили, правда, пока в рамках одного литературного объединения.
И я перешел в другое.
Не слушаются!
Граф Лев Николаевич Толстой написал «Войну и мир», «Анну Каренину», «Воскресенье» и стал великим русским писателем.
Он помогал голодающим, любил детей, пахал землю и учил народ, как надо жить. Но народ так жить не хотел – паши да пиши! Это жизнь?! Не выпить, не закусить! Лев Николаевич был категорически против вина и мяса. Сам не пил, не ел и другим не велел – то есть не только учил, как некоторые, но и подавал пример собственным поведением. А народ все равно не слушался. В семье у Льва Николаевича тоже было не все гладко – домашние не всегда его понимали и не во всем слушались. С Церковью Лев Николаевич вообще рассорился в пух и прах. Попы его даже анафеме предали. Но и Ленин очень критиковал Толстого за непонимание классовой сути развития общества, и за «юродство во Христе». Но Толстой их не слушался, потому что даже Ленин Толстому не указ!
Иван Алексеевич Бунин в свою очередь тоже сильно критиковал Ленина, но Ленин вождь мирового пролетариата и вообще никого не слушался, потому что понимал: главное – взять власть в свои руки! Тогда все будут слушаться, а кто засомневался – на Соловки! Поэтому Бунин, хоть и лауреат Нобелевской премии, все равно Ленину не указ.
Видит Лев Николаевич – никто никого не слушается, пьют вино, едят мясо, безобразничают и собираются устроить революцию – разве можно с таким народом построить хорошую правильную жизнь, – расстроился, пошел, куда глаза глядят и умер.
Партия тоже учит хорошему, но никто не слушается – разве можно, говорят, с такой Партией построить коммунизм! И в свою очередь все, кому не лень, учат Партию, какой надо быть и что делать. Совсем народ обнаглел, думает Партия и конечно же не слушается. И хотя Народ и Партия давно махнули друг на друга руками, и живут кто как может, в глаза друг друга хвалят и называют великими. В этом Народ и Партия едины.
Христос воскресе, дорогие товарищи!
Партия призвала нас достойно встретить Первомай.
– Это правильно! – воодушевился Юра. – Хорошо напомнили.
– Что хорошего? – раздраженно завелся я. – Мне эти демонстрации уже остозвездили! Идешь как идиот с каким-нибудь дурацким лозунгом или портретом какого-нибудь мудака – люди на тебя смотрят и смеются!
– Какая еще демонстрация?! – удивился Юра. – Я тебе про Пасху говорю! Встретить надо по-божески! А призывы, видишь, как раз накануне опубликованы! Все правильно. Им же неудобно призывать Пасху праздновать, а народ у нас и так все понимает.
Слишком замысловато, подумалось, но я по сравнению с Юрой еще многого не понимаю. До сих пор удивляюсь тому, как резко он сменил религиозную ориентацию. Несколько раз допытывался о причинах, но вразумительного ответа так и не получил. А поскольку научно ущучить моего наставника в отношении
