птеродактиля не вышло, значит, и здесь может оказаться какой-то, неведомый мне смысл, и критиковать друга за такой поворит я не вправе. Юре лучше знать. Он имеет дело с невидимыми страшными силами, которые могут сделать нашу жизнь лучше или уничтожить ее вовсе. У нас любой верующим станет, обронил он как-то, рассказывая о светящемся радиоактивном озере. Жуть какая-то, а они, ничего, работают. Спирт помогает.
В общем, решили мы откликнуться на призыв Партии и Правительства и Пасху – светлый праздник Воскресения Христова встретить по-божески и с коммунистическим огоньком.
Начали встречать у Леши. Но когда мы к нему пришли, он уже встречал вместе со своей голубоглазой «домработницей». Потом «домработница» пошла домой, а мы трое отправились к старообрядцам на Преображенку. «Народ там солидный!» – похвалил Юра тамошних прихожан.
Остатки грязного снега жались по темным углам, когда мы три друга, изрядно поддатые и с бутылками коньяка по карманам вывалились из лешиной квартиры на улицу. Что интересно, одежду у нас шьют так, что бутылка водки или коньяка во внутренний карман влезает и сидит, как будто там и была, а шампанское – нет, как ни пихай! Поэтому мы его тогда и не уважали. А когда идешь на праздник и в руках у тебя ни плаката, ни портрета, ни знамени, а в кармане полная бутылка, то и настроение праздничное, и мысли масштабные, и разговоры не о том, можно ли совместить мясо и коммунизм.
Леша всегда был православным. Ни в экзистенциализм, ни к даосам его не заносило. И вообще, как я определил, заносы у него территориально-сексуального характера. В остальном он человек традиций.
Интеллигентно беседуя мы потихоньку приближались к месту празднования. Несмотря на разные веры, взгляды, партийность и пристрастия все трое время от времени останавливались в укромном месте и, не спеша как солидные люди по несколько глотков попивали коньяк, причем обязательно с тостом, и шли дальше. На подходе Леша произнес последний тост:
– Выпьем за летающего проповедника великой религии Даосизм – преддверия христианства! За птеродактиля!
– Хоть здесь-то, – вздохнул Юра, кивая на церковь, – не кощунствуй! За Православие и Святую Троицу!
Я расширил тост, предложив почтить всю мезозойскую культуру, Даосизм, Христианство, экзистенциализм, ну, и чтоб мне квартиру дали.
Допив остатки коньяка мы покидали бутылки на клок грязного снега и вошли в церковь.
Народу полно, и люди, действительно, в основном солидные, а поднос с пожертвованиями, торжественно плывший над головами, переполнен крупными купюрами. Время от времени он опорожнялся и снова плыл, и снова наполнялся. Мы, кстати, тоже бросили немного мелочи, вызывающе звякнувшей среди шелеста 10 и 25-рублевок. Несмотря на праздник, люди все были трезвыми. На наш взгляд. Какими были мы на их взгляд, сказать не берусь, но, похоже, последняя бутылка оказалась решающей, переполнившей чашу.
В церкви той, надо сказать, нет электричества. И не потому что коммунисты ток отключили – старообрядцы – не положено. Повсюду свечи горят, и даже главная люстра как огромный подсвечник. Ближе к двенадцати ее опустили и служащие или как там они называются, стали менять сгоревшие свечи на новые. Интересно! Вслед за Юрой мы с Сашей протиснулись к люстре поближе и стали наблюдать. И вдруг вижу: наш главный верующий, раздвинув старообрядцев, протиснулся к люстре вплотную, вдохнул в себя побольше воздуха и стал изо всех сил задувать свечи, и догорающие и новые. Я сначала подумал, что чего-то не понимаю – новые-то зачем!? А потом стыдно стало. И Саше, наверное, тоже стыдно. Забыли, что у друга день рождения! Мы поспешили протиснуться к люстре и тоже начали старательно задувать свечи.
Представить себе подобную ситуацию в обычной православной церкви, да еще где-нибудь в центре, да еще, если там главный поп – майор, а то и полковник КГБ – что бы с нами было?! Да и свечи там электрические. Но старообрядцы – я их после этого еще больше уважать стал – народ, действительно, солидный и серьезный. Мы даже ничего понять не успели. Смотрим: вокруг дома, над нами небо. Воздух свежий, прохладный. И тишина! Так хорошо стало нам с Юрой! А Саше не очень. В укромном уголке он проблевался и, почувствовав облегчение, отправился домой, заверив нас, что он уже в порядке и помнит, где живет. Мы тоже полюбовались звездами, и направились по ночной Москве к юриному дому, по пути аккуратно поджигая мусор во всех, попадавшихся по пути контейнерах. То есть поджигал Юра. Я сначала даже пытался его отговаривать, потом бросил. Бесполезно – пьяный человек, к тому же одержимый идеей. «Мусор надо сжигать! – бубнит. – Сделаем Москву образцово-показательным городом! Очистим ее от мусоров!» – бубнит и поджигает, бубнит и поджигает. Даже те контейнеры, которые совсем не по пути! Убежит с проспекта вглубь улицы или переулка и поджигает, а я – жди! И вообще, я заметил, отношение к милиции у него очень нехорошее. Может, потому что она его игнорируют, а ему для богатства опыта необходимо провести ночь в обезьяннике или 15 суток – с метлой на свежем воздухе, чтобы потом отразить и эту сторону действительности. Что интересного?!
Путь неблизкий, мы и не спешили. Шли по проспекту и поджигали. А на перекрестке стоял милиционер. Но мы его не видели. Крупный парень с честным провинциальным лицом, добросовестно относящийся к своим обязанностям, неожиданно вышел из темноты.
– Документы, пожалуйста!
Документов, конечно, не было, а запах, конечно, был. Причем на весь проспект.
– Почему поджигаем? – строго спросил милиционер.
– Мы?!
– Да, вы!
– Не-е! – замотали мы головами.
– А это что? – милиционер кивнул вдоль проспекта, и мы оглянулись на пройденный путь.
Безбрежная синяя ночь над огромным спящим городом, и вереница пылающих костров, длинной цепочкой уходящая к горизонту.
Было в этом что-то выходящее за рамки реализма, созвучное христианской мистике – то ли светящийся путь Спасителя, вернувшегося на Землю своим вторым пришествием, то ли… Ближние яркие огни плавно переходили в дальние слабо мерцающие и уже в дым совсем далеко. Чистый свет апрельских звезд и красновато-мерцающе-дымящий наших костров – нет, это скорее походило на земной путь сатаны.
– Красиво! – сказал удивленный Юра. – Это ж надо, что делают, а! Кто это интересно?
– Да здесь кроме вас ни одного человека нет! – повел головой по сторонам милиционер. – Я за вами давно наблюдаю. – и уставился на меня.
– Да у меня даже спичек нет! – я со всей откровенностью хлопнул обеими ладонями по карманам. – Я курить бросил.
– А у него? – милиционер перевел взгляд на Юру.
– А у меня откуда?! Я тоже бросаю, – и с неподходящей случаю откровенностью повторил мой жест.
Веселым пасхальным звоном в полу-пустом коробке красноречиво громыхнули спички.
– Это ж надо! – удивился Юра. – Кто мне их подсунул?
Милиционер удовлетворенно кивнул.
– Ваши белые плащи за пять километров видны, – сказал и вызвал по рации патрульную машину.
Как же мне это не понравилось! А Юра – хоть бы хны! Ни малейшего беспокойства. В предвкушении нового приключения он с удовольствием и без всякого приглашения сам открыл дверь и полез в подъехавший милицейский УАЗик. Меня даже зло взяло.
– Мусор поджигали, – объявил постовой наше преступление.
В машине Юра устроился поудобней и заухмылялся. Это уже было слишком! Он будто радовался, что так получилось. Но не до такой же степени он пьян?! Я разозлился не на шутку. Представить только! Люди с высшим образованием: у одного двое детей, серьезная работа в закрытом институте, другой – член Партии, читает лекции коммунистам и шефствует над пьяницами, – темной ночью в пьяном виде бродили по Москве и поджигали мусор, за что и были арестованы! Как я своим подшефным в глаза смотреть буду!? Они после этого совсем сопьются! На мне же ответственность! И за пьяниц, и за количество железобетона, и за создание материальной базы и за коммунистов, которые хотят во что бы то ни стало разобраться, от кого произошел человек!
