Шаг во тьму

Плащ я застегнул, но все равно было жутко холодно. Ноги окоченели, пальцы в перчатках как чужие. Сам мир закоченел и застыл: желтый свет двух фонарей, густо-красная крыша, малиновый кирпич стен, глянцево-черный мокрый асфальт…

Как же жаль, что без окон. Совершенно не понять, что там.

Стоянка перед домиком всего на два места, и обе машины уехали. Но иногда это ничего не значит, верно?

Я слишком хорошо помню того бесшумного волка. Рука почти зажила, но шрамы останутся…

Я вздохнул. Больше ждать бесполезно.

Или лезть сейчас – или…

Я оскалился и стиснул кулаки. Никаких «или». До полнолуния три ночи. И кто знает, что здесь будет завтра и потом? Может быть, вообще будет не подобраться. Нельзя упускать такой шанс.

Я медленно двинулся вправо, подбираясь ближе к проему в заборе, но все еще не решаясь выйти из кустов.

Голые прутья штриховали дом, фонари подмигивали из-за ветвей…

Предчувствие накатило жаркой волной. Что-то было не так!

Я замер, вглядываясь в дом, вслушиваясь в едва слышное бормотание ветерка в ушах, в шуршание голых прутьев…

Не домик. Не там. Кто-то рядом. Не знаю как, но я знал это. Чувствовал.

Я скользнул на два шага обратно и опять замер.

Сердце тяжело молотилось у самого горла. Боясь вздохнуть, я медленно глотнул воздуха открытым ртом вслушиваясь в шелест ветвей вокруг. Тяжеловатый шелест, бархатный… Как и ветви, рождающие его, мокрые и тяжелые.

А я дурак, чертов дурак. Какой идиот застегнул плащ?!

Я попытался осторожно расстегнуть первую пуговицу, но кожа перчаток смазывала ощущения и толстая кожа зашуршала, заскрипела…

Скалясь на каждое поскрипывание – как гвоздем по барабанной перепонке! Тот, кто замер совсем рядом со мной, обязательно услышит! – я зубами стащил печатку с правой руки.

Голыми пальцами – пальцы холодные, но теперь взмокли, даже ветерок не мог их осушить – стал расстегивать ледяные пуговицы плаща. Пальцы, липкие от холодного пота, норовили приклеиться к коже, отрывались с неохотными шлепками.

Идиот, идиот, идиот! Холодно ему, дураку, стало, видите ли…

Шорох.

Где-то сзади и справа. Черт, самая неудачная позиция…

Пальцы наконец-то коснулись холодной рамки Курносого. Я сжал рукоятку, вырвал его из кобуры, одновременно оборачиваясь, шагая в сторону и падая на колено.

Готовый к грохоту и вспышке раскаленного пороха в лицо, а если повезет, все же левее и выше, туда, где миг назад была моя грудь…

В спину и шею ткнулись прутья, затрещали, ломаясь и расходясь вокруг меня – и это все. Ни вспышки, ни выстрела.

Последний прут соскользнул с плаща, куст за спиной затих.

Все стихло.

Лишь шум ветерка в ушах. Едва слышное колыхание прутьев. И…

Шорох?

Может быть. А может быть, и нет. Слишком тихо и слишком далеко, чтобы понять, от руки или от ветра качнулась ветка.

Я закрыл глаза – все равно от них никакого толку в этой темноте – и прислушался. К себе. К предчувствию. Я привык ему доверять. Но, кажется, оно второй раз дало осечку…

Не разгибаясь, я двинулся в глубину пустыря.

Через десяток шагов остановился и прислушался. И к тому, что вокруг, и – главное! – к ощущениям.

Но если что-то опасное и было рядом, предчувствие молчало, как немое. Или на обед ушло…

Может, в самом деле лишь показалось?

Я выпрямился. Покрутил головой, разминая шею. Правое колено холодило – испачкался в холодной и жидкой грязи. Надеюсь, это останется самым плохим из всего, что случится со мной за эту ночь…

Я сунул Курносого в карман, запахнул плащ, натянул перчатку и обернулся к фонарям и дому.

А если не показалось?

Если на самом деле никто не подкрадывался ко мне здесь, на пустыре, хотя предчувствие предупреждало меня о том, что ждет там, внутри?

Минут пять я пялился на домик.

Можно, конечно, рискнуть…