А можно не валять дурака, а залезть потом, на пару с Гошем. Время еще есть. Мало, но есть.
Я вздохнул и попятился в глубину пустыря.
Серый рассвет. Холод и дождь, все моросящий…
Хотелось сесть куда-нибудь, в какое-нибудь теплое местечко. И заснуть, забыв обо всем…
Машина вынырнула из-за спины, едва не задев меня.
Рука нырнула в карман к Курносому, но я уже рассмотрел. Черная «Волга», с виду старая и потрепанная однако мотор работает едва слышно, а шорох шин спрятался в шуме пробуждающегося города.
Машина свернула на обочину, преградив мне путь. Щелкнула и распахнулась дверца, чуть не врезав мне по колену.
Я заглянул внутрь. Гош хмыкнул, глядя на мою руку в кармане. Безнадежно покачал головой.
Ну да, он прав. Если бы это был не он, а те пурпурные ребята… Ни одного шанса у меня бы не было. Ну да, такой уж я растяпа, – когда под утро, после целой ночи слежки, и, в отличие от него, знаю, что они давно уехали. Могу и расслабиться.
Я забрался внутрь, в благодатное тепло. Расплылся по мягкому креслу. Господи, как хорошо-то – просто сесть в обычное кресло…
Гош повернулся и достал с заднего сиденья сумочку. Вжикнул молнией и сунул мне на колени. Изнутри выглядывала фольга, из разошедшейся щелки пахло ветчиной и укропом. Зеленая крышка термоса.
Я вдруг понял, до чего же проголодался. В животе заурчало и повело.
Не разбирая, где кончается один бутерброд и начинается другой, я впился зубами в край, откусывая сразу от обоих. Ветчина, зелень с огурчиком, и где-то меж ними был ароматный ломтик сала, набитого зубчиками чеснока… А как пахнуло из термоса, стоило снять крышку – еще даже не вынимая пробки!
– Гош, я тефе говорил, что я тебя люплю? – выдавил я с набитым ртом. Ветчина таяла на языке, запах кофе опьянял.
Но Гош сидел все такой же мрачный. Завел мотор, медленно тронул, выжидательно косясь на меня.
– Да ничего особенного… – сказал я и запихнул в рот остатки бутербродов.
Но Гош все косился на меня. В глазах – никаких сантиментов и шуточек. Голый вопрос.
– Да не заметили они нас. Всю ночь здесь сидели, уехали только час назад.
Ответом мне был вздох.
Опа… Гош, выведенный из душевного равновесия? Дважды за ночь? Не верю своим глазам. Неужели…
– Следили?! За тобой следили?
Гош досадливо поморщился, даже в боковое стекло покосился, лишь бы на меня не смотреть.
Это я тоже мог перевести: что-то подозрительное было. Не сказать определенно, что это была слежка, но и со счетов сбрасывать нельзя. Потому что опаснее всего те, кто следит умело. А умелая слежка – ее разве толком заметишь? Она всегда как стечение случайностей…
– Да ладно, Гош. Не переоценивай их. Они всю ночь сидели у морга как ни в чем не бывало. А если бы тот парень что-то заподозрил, они бы сразу смотались оттуда.
Гош только хмыкнул. Вздохнул и безнадежно покачал головой – папаша, отчаявшийся втолковать любопытному карапузу, почему небо синее.
– Надо рассказать Старику, – сказал Гош.
Теперь уже я хмыкнул.
Поглядел на свои коленки. Не знаю, как ему, а мне будет жалко.
– Думаешь, он шутил?
Гош мельком глянул на меня, опять безнадежно покачал головой.
– Да без тебя, – сказал он.
Ах, так он в благородство решил поиграть… Все на себя взять. А я, значит, в это время послушно сидел в городе…
– Тебе, Гош, он ноги резать, наверно, не станет. Но и с тебя четыре шкуры спустит.
Гош вздохнул. Медленно покивал – понимая и принимая. Чему быть, того не миновать…
– Давай хотя бы не сейчас! – взмолился я. – Давай хотя бы узнаем, что в этом чертовом домике, чего они там химичат!
– Опасно.
– Опасно, – кивнул я. – Ну а если Старик не просто тебе по шее надает, а взбрыкнет и запретит сюда соваться? И помогать не станет, и еще натравит Виктора и за тобой тоже следить, чтобы и ты из города носа высунуть не мог? Тогда что?
Гош покосился на меня, вздохнул. Нехотя, но кивнул.
Пилюля не из сладких, при его-то любви к перестраховке, но он ее проглотил. Или еще не совсем?
– Если уж мы нашли такое место, где они жужжат, как вокруг улья, грех этим не воспользоваться. Надо
