– Мне такого не попадалось.
Вот как…
Черт возьми, что же тогда происходит там, в морге?! Почему их там трое?!
Три жабы возле кучи свежих трупов…
Я вспомнил застывающие глаза собаки. Харон. Перевозчик в Лемурию. Случайное совпадение? Хотелось бы верить. Но уж больно все одно к одному…
Черт возьми! Что же у них в том городке намечается?
Мягкий взгляд старика вдруг цапнул меня, как коготь.
– А с чего такие вопросы?
А, черт! Все-таки заподозрил!
– Крамер?
– Что, дед Юр? – Я старательно не понимал, куда он клонит.
Он внимательно разглядывал меня, и я никак не мог понять, что прячется в уголках его глаз. В самом деле он что-то заподозрил, или же это его всегдашняя шутовская сердитость – для профилактики…
– Ладно, стервец… Ну-ка. – Он ткнул пальцем на дверь.
– Что?
– Давай-давай. – Он дернул подбородком на дверь, уже катясь на меня.
– Но…
– Поставил чашку и бегом! – рявкнул Старик.
И я снова не мог понять, шутит он или рассердился всерьез. Я поставил чашечку на стол, поднялся и поплелся в коридор. Как можно медленнее. Пытаясь понять, где же я ошибся. Что лишнего сболтнул и можно ли теперь, задним числом, увильнуть. Как оправдать свой конкретный интерес, каким подпорки выдумать…
Старик, как конвоир, катил позади:
– Шустрее! В кабинет.
За окнами была уже ночь. Пятачок тусклых отблесков, пробившихся через коридор из гостиной, а дальше кабинет – одна темнота.
Щелкнул выключатель, вспыхнули люминесцентные лампы, залив комнату неестественно белым светом.
Старик прокатился мимо меня к своему письменному столу – дубовая громада почти на четверть комнаты, столешница в пять сантиметров, а тумбы даже на взгляд увесистые, как бетонные блоки. Их-то в основном и было видно. Вся столешница под книгами и бумагами.
Старик вообще никогда не отличался аккуратностью в том, что у него творилось на этом столе. Но если раньше то был просто живописный беспорядок – сейчас это были книжные завалы после торнадо, пронесшегося по книжным стеллажам. Стопки открытых книг и справочников, раскрытые и приложенные по краям, чтобы не перелистнулись, другими томами, а поверх тех громоздились уж новые…
Исследовательская вакханалия, ментальная оргия. Вот что тут творилось сегодня, пока меня не было. Страстная, необузданная и всепоглощающая. А это ее последствия. Вместо винных пятен и усталых тел – распяленные книги вповалку со словарями и справочниками.
А поверх всего –
Старик объехал стол и развернулся ко мне. Глядел поверх громадного стола с ворохом книг, как судья. А может быть, и прокурор.
Все-таки знает, что я ездил из города?..
– Не стой, садись.
Я присел на краешек стула, судорожно пытаясь выдумать хоть какую-то причину.
Ездил проверить, умерла ли та последняя сука, которую мы не стали добивать?
Тогда оставить ее живой было правильно – ради будущего. Воспоминание об этом когда-нибудь может оказаться последним шансом на спасение. Несколько секунд замешательства чертовой суки, когда она уже думает, что добралась до тебя… Но это на будущее. На очень далекое будущее, раз пока мы никуда не суемся из города, – ведь я никуда не полезу, пока Старик не разрешит, теперь я во всем слушаюсь его. Но надо было проверить, что она все-таки подохла там, в подвале. Или добить ее, если еще подыхает, уже ничего не чувствуя. Мало ли… Вдруг туда кто приедет да и вытащит ее?..
Старик осторожно копался в книжном завале. Приподнимал то один том, то другой, засовывал руку в глубину завала. Сразу поднять всю эту груду книг было нереально. А расставлять их по полкам ему, видно, лень. А может, это такой специальный порядок, ему так удобнее разбираться со старинным текстом.
– Ага, вот ты где…
Старик удовлетворенно крякнул, водрузил поверх паучьей книжки два листа бумаги, старательно разгладил их.
