вопрос. Дальше глаза пресс-атташе неестественно округлялись. Он судорожно втянул воздух и застыл, не в силах выдохнуть обратно.
— Ну что? — поинтересовался Стас.
— Лучше бы я не спрашивал. И не ответили ничего, и обозвали всяко-разно, — грустно признался Вадим и положил трубку ослабевшей рукой. В таких случаях говорят «комментарии излишни».
Ближе к вечеру позвонил Марк Даянов. Обсудив для отвода глаз небольшие производственные вопросы, президент «Ориона», как бы невзначай, поинтересовался — а что сегодня «Новости» снимали в аэропорту? Стас ответил, что ничего особенного. Были задержки рейсов на Москву, были звонки от недовольных пассажиров, собирались сделать об этом сюжет, но когда приехали в аэропорт — самолеты уже снова полетели. Он практически не лгал, по сути все было именно так. Просто недоговаривал главного — про ситуацию с вице-губернатором Щукиным. Которого вынудили остаться на земле. Андреев не стал это рассказывать, потому что больше не доверял Даянову.
Даянов немного помялся, но тоже не стал напрямую расспрашивать — снят или не снят отъезд Щукина из аэропорта, его фиаско. Очевидно, и Даянов не доверял Андрееву. Или не хотел возбуждать его любопытство, дозируя то, что следовало знать шеф-редактору службы информации, а что не следовало.
— Так сюжета в «Новостях» не будет? — уточнил президент «Ориона».
— Не получается, — подтвердил Стас.
Сам звонок, и расспросы невзначай, только подтверждали то, что уже знал Андреев. Марк завязан с той бандой, которая заткнула рот Генсу Шестакову и «темнит» в разговоре со своими. Информация о выезде съемочной группы «Новостей» в аэропорт пришла к Марку с той стороны. Щукин, или кто-то из его помощников, скорее всего, обратили внимание на камеру «Ориона», узнали Стаса и забеспокоились. Недоговоренности Марка красноречиво показывали — с кем он на самом деле.
Евгений Яковлевич Щукин сегодня мог быть спокоен. Стас и не собирался ставить опасный для вице- губернатора сюжет в вечерний выпуск «Новостей». На этот счет у него были другие планы. Кассету со съемкой в аэропорту он тоже изъял из рабочего оборота и припрятал. Ее предстояло беречь, чтобы завтра или послезавтра не затерли журналисты, имеющие привычку хватить первую попавшуюся кассету, отправляясь на съемки.
С этого момента, а точнее с момента покушения на Шестакова, Андреев считал себя свободным от присяги на верность хозяину «Ориона». Он начинал собственную партизанскую войну.
Редакционную машину Андреев попросил довезти его прямо до подъезда. Стас изменил привычке засиживаться в редакции допоздна, потому что начал бояться. Еще в больнице, глядя на искалеченного Генса, Андреев подумал, что их могли заметить вместе тогда, ночью в районе рынка. Если, например, за Шестаковым следили перед тем, как напасть, значит, их встречу тоже видели. Генс тогда передал ему флешку. Это могло стать приговором.
Андреев убеждал себя, что если бы тогда заметили, достали бы гораздо раньше. Он нужен Марку и его подельникам, до воскресенья.
В любом случае единственное, что мог противопоставить Стас — это быть немного осторожнее. Шагнув из машины прямо в подъезд, Андреев прислушался к голосам, раздававшимся вверху на лестничной клетке. Но решил, что это какая-нибудь компания у соседей устроила перекур в подъезде. Так оно и оказалось.
Добравшись до своего пятого этажа, и поворачивая ключ в замке металлической двери, Стас почувствовал себя спокойнее. Но первым делом все-таки зажег свет в прихожей, и полез в шкафчик на антресолях. Флешка была там, где ей и положено, в коробке из-под обуви. Андреев обругал себя за паранойю.
Впрочем, были и смягчающие обстоятельства — в эти дни самые влиятельные люди области метались в отчаянных попытках удержать власть. Что уж ему было стесняться страха, оказавшись между сталкивающимися и громыхающими жерновами? Главное не «сдрейфить» в воскресенье. Как говорил Марк: журналист в безопасности, когда выдает информацию, а не держит ее в себе?.. В прямом эфире уже никто не сможет остановить сорвавшееся слово. Прямой эфир давал Андрееву шанс соскочить из чужой игры и переиграть все по-своему. Дальше уже будь, что будет…
В квартиру позвонили. Стас вообще редко ждал гостей, а тем более, таких поздних. У него дрогнули руки, и кофе просыпался на стол. Направляясь к двери, Андреев пообещал себе никого не пустить в квартиру. Даже если сосед за солью — пусть приходит завтра или лучше — в понедельник, когда программа уже состоится.
Он аккуратно выглянул в глазок. В скудном освещении, искаженный дешевой линзой дверного глазка, виднелся женский силуэт, который Стас никогда бы не спутал ни с одним другим. Все опасения рухнули. Распахивая дверь, Андреев чувствовал, как от волнения перехватывает дыханье.
— Здрасьте! Изволите закрываться на все замки?! — Настя тоненько вывела ироничную интонацию. — Позволите девушке зайти?
Глаза с невинно-нахальным вызовом, но голос выдавал ее мельчайшими нотками волнения.
— Я нынче с шампанским, — произнесла она заготовленную фразу, подавая Стасу зеленую бутылку дешевого шампанского.
Принимая у нее пышущий холодом пуховик и шерстяную шапочку, Стас испытал тихий восторг. Не осталось даже тени прежних ничтожных обид, ревности или досады. Конечно, она пришла не просто так. Появиться у него Настю мог заставить только серьезный поворот событий. Его ждало какое-то известие. И вряд ли хорошее.
Но это все равно. Ведь Настя снова в его квартире. Словно кошка обходит знакомую комнату, где не была уже давно. Трет ладошками покрасневшие от мороза щеки. В незнакомом зеленом свитере, с той же короткой стрижкой, сохранившей по-детски теплую примятость от шапочки. Но она повзрослела. Перестала быть озорным мальчишкой. За эти полгода стала красоткой, знающей цену и себе, и всем прочим вещам в этом мире.
Немыслимо захотелось запустить ладони под свитер, стиснуть, согреть любимое юное тело. Он притянул девушку к себе. Поцеловал губы, по которым соскучился и которые не забыл за время их размолвки. С упоением почувствовал, что ее губы тоже соскучились по нему, и она не собирается сегодня это скрывать.
— Я попрощаться пришла, — призналась Настя, как только они оторвались друг от друга. — Уезжаю в Москву. Завтра вечером на поезде.
— Насовсем?
— Да, хочу попробовать там. Найти работу с телевизионным уклоном. Говорят, зарплаты должно хватить, чтобы снять квартирку на окраине…
Вот, что она готовилась сказать.
— Одна уезжаешь? — поинтересовался Стас.
— Одна. Хочу начать все заново.
Наверное, Настя имела право и солгать. Но если ей не хочется ранить его правдивым ответом — это почти одно и то же. Она пришла к нему и только это важно. Значит, какой-то уголок ее безжалостного в своей молодости сердца ему все-таки удалось занять.
Стас снова привлек ее, согревшуюся, теплую и жадную до ласк. Говорить им стало не о чем. Потому что единое целое хочет одинаково и поступает, не спрашивая, но безошибочно.
Они дорвались друг до друга. Настя даже не стонала, а кричала в голос, выгибая в чувственных судорогах худенькое тело. Или завывала, вцепившись зубами в подушку.
Потом они лежали, опустошенные, перепутавшиеся в не до конца снятой одежде.
— Ты будешь шампанское? — наконец с легкой хрипотцой в горле спросила она.
— Буду.
— Тогда открывай.
Приняв из его рук домашнюю чашку с играющим пузырьками вином, и сделав глоток, она призналась.
— Со мной уже давно такого не было. Ты даже не представляешь, как немыслимо я кончаю с
