Василий даже и не заикался о съезде. К тому же, в отсутствии Наташи он как-то охладел к ней, и поездка в Комарово его больше не волновала: «Расставание, слезы, ненужные обещания, кому это нужно!». Не очень он переживал в связи с возможным письмом от Лены. Тем более, его не было. Связью с Наташей он окончательно разорвал тонкую ниточку их, не состоявшейся, по-детски чистой любви. Ему было противно оттого, что все так сложилось, и было только одно желание: «Забыть обеих, забыть все и побыстрее уйти в автономку!».
Но все равно, Василий чувствовал себя виноватым перед Наташей, и мысль, о том, что он что-то должен сделать для нее, не покидала его. Наконец, он придумал. Подарить ей хорошие духи! Но какие? Светик, которую он попросил показать все коробки с духами на полке гарнизонного магазина, сразу догадалась, что ему нужно. Она посоветовала купить болгарские духи и сразу оговорилась:
– У нас такие духи только по распределению! Я ничем не могу Вам помочь!
Что делать? Где-то из глубин подсознания всплыло имя – Дима. Тот самый Дима с ТТБ, с которым он сидел на гауптвахте, у которого знакомая директор универмага. Вот, кто поможет ему. Василию не составило труда разыскать его. Дмитрий оказался на редкость отзывчивым парнем.
– Сделаем. Завтра утром с деньгами жду тебя на автобусной остановке!
Утром, вышедший из автобуса Дмитрий, передал ему небольшую квадратную коробочку:
– Думаю то, что надо. И стоят порядочно!
Василий приподнял крышку бежевого кубика. Внутри, на розовой подушечке, лежал крохотный граненый флакончик с золоченой пробкой, перевязанной синей ленточкой. На серебристом выпуклом ярлычке Василий прочитал: «Сигнатюр. Продукция Ален Мак». Теперь нужно было решить вопрос с доставкой этого «драгоценного подарка» в Наташины руки. Ему опять повезло. В тот же день, после обеда, по дороге в казарму он встретил того самого капитан-лейтенанта Корнеева, который принимал у него экзамены вместо заболевшего Григория. Поздоровавшись, Василий рассказал ему о своей проблеме.
– Сегодня же передам, – улыбнувшись, пообещал Корнеев, – только напиши мне фамилию и имя. Могу и забыть.
– Ты что вечером поедешь в завод?
– Зачем вечером? Через час идет заводской катер.
«Сегодня же четверг, день, когда в дивизию ходит катер из завода!» – дошло до Василия.
В один из дней прошел слух, что привезли тропическую форму. Вечером того же дня интендант ее раздал. Василий с интересом осмотрел необычное обмундирование. Пилотка с пристегивающимся длинным стеганным солнцезащитным козырьком, куртка и шорты. Все это из светло-голубого плотного материала. Форма головного убора была необычна, похожа на те, которые в кинохронике про Вьетнам носили американские военные. Первое время Василия это раздражало, но потом он к ней привык.
Весь экипаж прошел обязательную прививку не только от обычных, известных всем болезней, но и от экзотических тропических. Доктор объяснил, что в одной инъекции содержится вакцина сразу от десятка различных болезней. Прививка переносилась тяжело. Поднималась температура, а некоторые по несколько суток не могли двигать рукой, под которую делался укол.
Но вот все позади. Съезд запрещен, объявлено время ввода энергетической установки. Идут последние приготовления. После ужина экипаж переодевается прямо в казарме в «РБ» и телогрейки. Приказано ничего лишнего не брать. На улице минус десять, но теплая зимняя одежда шинели, шапки, бушлаты будет оставлена на хранение в баталерке у интенданта. Сюда же, по прибытии экипажа на корабль, перевезут теплую рабочую одежду. Командир разрешил всем отдыхать. По плану, ввод будет где-то ночью. Но никто не спит. В курилке не протолкнуться от курящих. Все разговоры о предстоящем выходе.
В половине первого ночи получено разрешение оперативного дежурного флота на ввод главной энергетической установки. По боевой тревоге экипаж убывает на корабль. Лихорадка ожидания меняется на привычное деловое настроение. В центральный пост, через положенные промежутки времени, поступают с поста управления ГЭУ понятные только посвященным доклады: «Вышли на МКУМ», «Начали разогрев установки», «Приняли нагрузку на ТГ». День проходит в погрузке продовольствия и имущества. Припасы размещаются везде, где есть свободное место в проходах, каютах, трюмах и шпациях. Морячки, занимающиеся погрузкой, уже пресытились загружаемыми сервилатами, балыками, соками, свежими фруктами и даже не обращают никакого внимания на неосторожно рассыпанные по проходам апельсины. В перерывах, в торце пирса, собирается толпа курящих. Разговоры только об автономке. На лицах пока еще ни грусти, ни тоски. Уже все знают, что выход ночью. Старший матрос Замятин, призванный на флот из глухой сибирской деревни, спрашивает об этом замполита:
– Почему ночью?
– Из соображений скрытности, товарищ старший матрос. Вы же знаете, насколько совершенны современные средства наблюдения из космоса. С пентагоновского спутника-шпиона можно не только зафиксировать выход нашей подводной лодки, но и разглядеть стрелки на ваших наручных часах! Сейчас он находится над нами. А ночью будет пролетать над другим районом земной поверхности.
Замятин растерянно смотрит на небо, потом на свои наручные часы. Все смеются. Смеются и рядом стоящие офицеры. Они-то знают, что спутник здесь не причем! Просто К-30 теперь подчиняется Москве. Решение на выход будет принято в конце рабочего дня. При разнице в семь часов на Дальнем Востоке уже наступит новый день!
Последнюю ночь на родной земле почти никто не спит. Свободные от вахты ворочаются в своих койках, вздыхают, не выдержав, встают и поднимаются наверх. В час ночи по кораблю объявлен большой сбор и построение на надстройке. Лавров поднимается наверх. Лучи корабельного прожектора и фар стоящего на пирсе УАЗа, выхватывают падающие из темноты крупные хлопья снега. Командир командует «Смирно! Равнение налево!» и осторожно печатая шаг, чтобы не поскользнуться на мокрой надстройке, двигается навстречу двум темным фигурам, возле которых останавливается и докладывает о готовности экипажа К-30 выйти в море на защиту государственных границ и интересов Советского Союза. Привыкнув к темноте, Лавров узнает контр-адмирала Коржова и начальника политотдела Артющенко. Коржов здоровается с подводниками. Экипаж глухим эхом отвечает ему. Напутствие Коржова короткое, чего нельзя сказать о речи Артющенко. Правда, из всего им сказанного, Лаврову запомнилось только то, что он почему-то сравнивал их с комиссарами в кожаных тужурках. Картавое «р» начпо в слове «комиссары» еще долго вибрировало в ушах Лаврова. Наконец, Артющенко заканчивает.
– Разрешите объявить учебную тревогу, – спрашивает Хорольский у Коржова.
– Пусть перекурят напоследок! Десять минут, – отвечает адмирал.
– Вольно! Сделать перерыв десять минут! – командует Хорольский.
Курящие собираются в торце пирса и дымят, время от времени посматривая на часы. Вахта тоже хочет сделать последнюю затяжку! Особняком, о чем-то разговаривая, стоят командир и Коржов с Артющенко.
– Время вышло товарищ адмирал! – взглянув на часы, наконец, сообщает Хорольский Коржову. Командир дивизии и начальник политотдела обмениваются рукопожатиями с Хорольским.
– Ну, ни пуха, ни пера тебе, командир! – говорит Коржов. – Объявляй тревогу!
– К черту! – на ходу к трапу через плечо бросает Хорольский. – Учебная тревога! По местам стоять, со швартовых сниматься!
Где-то часа через четыре после выхода погрузились в назначенной точке. Произошло это обычно, буднично. Командир, спустившись с мостика последним, задраил верхний рубочный люк. После приема балласта в среднюю группу цистерн, удифферентовали лодку на ходу и погрузились на глубину сорок метров. Убедившись, что протечек через верхний рубочный люк нет, старшина команды трюмных Ковалев с боцманом Орловым задраили нижний люк. Автономка началась!
Глава XII
Автономное плавание! Путешествие в неизведанное. Что движет подводниками, обрекающими себя на многие месяцы добровольного заточения в прочном корпусе? Чувство долга, возможность отличиться и сделать карьеру, желание испытать себя, увидеть дальние страны или хорошо заработать? Вряд ли какому-то одному из этих мотивов можно полностью отдать приоритет. Впрочем, кому это интересно? Дальние плавания на подводных лодках удел немногих!
Для Лаврова эта большая автономка вторая. Еще лейтенантом, на этом же корабле, он был участником девятимесячной боевой службы в Индийском океане. Поэтому его больше беспокоили не неизведанные
