были предназначены для обмена с болгарами. По замыслу зама, родственный славянский язык будет понятен зрителям.
Минут через двадцать ял пришвартовался к гражданскому пирсу. Их уже ждали четыре моряка из команды болгарского судна, с картонным ящиком сигарет «Стюардесса». Ящик перекочевал на шлюпку, а вот с обменом фильмов ничего не получилось. Болгары объяснили заму, что давно не пользуются такой устаревшей техникой. Фильмы хранятся на кассетах для видеомагнитофона. Для убедительности они пригласили его на судно. Замполит вернулся покрасневший и погрустневший. На все вопросы он отвечал только одно: «Да Сони у них там. Сони!». Сидящим в шлюпке гребцам интендант объяснил, что «Сони» это не заспанные люди, а «Sony» – марка японского видеомагнитофона.
И вот прошло столько лет! Ничего не изменилось. Как-то не вяжется с изречением В.И. Ленина о том, что: «Из всех искусств самое важное для нас – кино!».
Сутки ожидали подходящее судно, под днищем которого можно было пройти пролив, нашпигованный гидроакустическими антеннами американской системы «Сосус». С помощью этой системы, антенны которой могут быть установлены на глубинах до трех-пяти километров на расстоянии до шестисот миль от береговых постов, американцы не только обнаруживают подводные лодки, но и определяют их национальную принадлежность и класс, количество оборотов вала на единицу скорости, выявляют маневрирование и подвсплытие на сеансы связи. Пролив форсировали по боевой тревоге. Для скрытного перемещения объявили режим «Тишина». По нему целые сутки запрещалось откачивать за борт цистерны и трюмы, продувать гальюны, стучать переборками и пускать компрессоры. Самая большая скорость хода – шесть узлов. Все понимали серьезность обстановки. Над головой, в сорока метрах от корпуса сухогруз. Под килем, в отдельных участках пролива всего тридцать-пятьдесят метров. Малейшее отклонение от курса или изменение глубины грозит катастрофой – касанием грунта. Медленно идет время. Нервы напряжены. Кажется, подводная лодка не движется в воде, а ползет по илистому дну. Наконец, все позади. После всплытия на сеанс связи дан отбой режиму «Тишина». К-30 вырвалась на простор открытого моря.
После прохода пролива температура забортной воды резко пошла вверх. Исчезли следы конденсата на теплоизоляции прочного корпуса. На глубине 120 метров с привычных двух градусов тепла она выросла до двадцати. Значит, лодка вошла в воды теплого течения. Кормовая холодильная машина уже не справлялась с поддержанием требуемой температуры. Пришлось ввести носовую, что никогда не делалось в холодных водах Японского и Охотского морей. Проектировщики подсчитали, что в этих условиях, в случае выхода обеих холодильных машин из строя, жизнь на подводной лодке прекратится через два часа, потому что температура в отсеках от тепловыделений энергоустановки повысится до 80–90 градусов.
Бобылев не испытывал никаких затруднений с привыканием к условиям длительного подводного плавания. Правда, иногда, от желания курить, спазмами сжимало горло. Много неприятностей доставляли коки. Почти полностью девятый отсек был забит мешками с крупами, мукой, солью, металлическими бочками с маслом, картонными и деревянными ящиками с консервами, макаронами, приправами, киселями, какао и другими припасами, среди которых даже сушеные грибы и вишни, для хранения которых не нужны низкие температуры провизионной камеры. Забирая из отсека нужные для приготовления продукты, работники камбуза были, мягко говоря, не аккуратны. Разбрасывали, где попало упаковку, не убирали неосторожно рассыпанные продукты. Василию стоило нервов приучить их к порядку.
Его также не мучила проблема, куда себя деть в свободное время. Он изучал устройство корабля для сдачи зачетов на дежурство. Несколько раз ходил на воскресные просмотры кинофильмов, брал книги из библиотеки. Василий удивлялся тому, что у других хватает времени даже заниматься поделками. Через открытую дверь пульта, он видел, как стоящие на вахте электрики занимаются вытачиванием каких-то безделушек. У них для этих целей даже есть небольшое электрическое точило. Некоторые из управленцев так же занимались так называемым «народным творчеством». Валера Лазуренко, например, вышивал золоченой ниткой кокарды – «крабы» на фуражки и звезды на погоны. Получалось у него неплохо.
В автономке жизнь каждого члена экипажа находится под негласным контролем представителя особого отдела. Капитан-лейтенант Петр Михайлович Чишкунов появился на корабле незаметно, перед самым отходом. Среднего роста, сухой, живой, улыбчивый. Говорит быстро, но немногословен. Кажется, что он одновременно присутствует сразу в нескольких местах. Вот только что он был в рубке штурмана в центральном посту, а через несколько минут его видят в реакторном отсеке, о чем-то расспрашивающего вахтенного матроса. Еще через какое-то время он в каюте мичманов, играет в нарды со старшиной команды торпедных электриков. Кстати, игра в нарды, страсть Чишкунова. Он даже пытался организовать корабельный турнир по нардам. Но командир корабля, капитан первого ранга Хорольский, запретил это делать. Азартные игры на подводной лодке по корабельному уставу запрещены. Он закрывает глаза на одиночных игроков, но чтобы официальный турнир в азартную игру! Чишкунов пытался сделать вид, что его, представителя особого отдела, этот запрет не касается. По его команде в каюте мичманов вывесили график соревнований. Но Валерий Валерианович был тверд и неумолим. Статус старшего оперуполномоченного особого отдела на командира корабля влияния не оказал. Чишкунов был вызван на беседу к нему в каюту и отчитан. После беседы Петр Михайлович пошел в восьмой отсек и кисло улыбаясь окружившим его участникам турнира, собственноручно сорвал листок с графиком игр с двери каюты мичманов и порвал его.
Петр Михайлович знал все. Надо полагать, не без участия добровольных помощников. Недели за две до выхода, неожиданно перевели на другой корабль старшину команды мотористов мичмана Моисеенко, который вовсе не собирался покидать родной экипаж. Вместо него на корабль назначили нового старшину команды, мичмана Панова, ничем не примечательного мужчину лет тридцати шести. Не обремененный тяжелыми обязанностями эксплуатации работающей техники (на атомоходе дизель-генераторы являются резервными аварийными источниками питания), Панов имел массу свободного времени. Его всегда можно было увидеть в какой-нибудь случайно собравшейся компании.
Лавров как-то не думал, о том, что Панов и Чишкунов работают в одной команде. Но обстоятельства убедили комдива-три в этом. Получилось так, что он взял в автономку набор гантелей. Ему говорили, что заниматься тяжестями в подводных условиях вредно для сердца. И так целый комплект вредных факторов, а тут еще физические нагрузки. А если все-таки попробовать? Гиподинамия замучила! Самое удобное место для занятий на корабле верхняя палуба первого отсека. Почему? Во-первых, в первом отсеке нет постоянно работающих механизмов. Во-вторых, отсек не жилой. Кроме вахтенного торпедиста на верхней палубе и трюмного на БП-1 никого нет. Значит, воздух чище, чем в жилых и энергетических отсеках. В-третьих, на верхнюю палубу первого отсека доступ строго ограничен по причине нахождения в торпедных аппаратах торпед с ядерными боеголовками. Данное обстоятельство ограждало его от многочисленных зевак и любопытных. В-четвертых, высота отсека позволяла вытянуть руки с гантелями в полный рост, не задевая кабелей и плафонов светильников, расположенных на подволоке. Он договорился с командиром минно- торпедной боевой части и приступил к занятиям. И все же любопытные были. Только Лавров возьмется за гантели, как крышка люка лаза на торпедную палубу приподнимается, и чьи-то внимательные глаза наблюдают за ним через щель. Вахтенные трюмные сообщили ему, что это Чишкунов следит за ним стоя на трапе. Или появится голова Панова и спросит о чем-нибудь. И хотя он занимался всего два раза в неделю, наблюдение за ним никогда не прекращалось. Лаврова выводило из себя то, что его в чем-то подозревают, но он сдерживался. Положено им наблюдать за ним, пусть наблюдают.
Экипаж привык к размеренной подводной жизни. Техника работает как часы. Никаких ЧП. Ни пожаров, ни поступлений воды. Единственный раз, сразу после форсирования пролива, проверяя отсутствие слежения, обнаружили пристроившуюся в кильватер за К-30 американскую подводную лодку. Для первого поколения это удача. Шумность наших подводных лодок на порядок выше американских. А это значит, что американские субмарины спокойно могут следить за советскими подводными лодками, оставаясь для них невидимыми. На какие только ухищрения не идут командиры наших подводных лодок, чтобы обнаружить малошумного противника. Вот и в этот раз, Хорольский для проверки отсутствия слежения применил отработанный тактический прием. Разогнав К-30 на самом полном ходу обеими турбинами, он приказал постепенно снижать ход. Не командами турбинного телеграфа, а по одному обороту турбин. Противник, не замечая снижения хода цели, преследует ее на прежней скорости. Дистанция между подводными лодками резко уменьшается, и американец попадает в зону акустической видимости нашей подводной лодки. Прием сработал. Акустики обнаружили и в течение нескольких минут наблюдали шум винтов американской атомной подводной лодки типа «Стерджен». На очередном сеансе связи Хорольский доложил о контакте в Москву и
