приходить в норму, стало легче дышать, люди ожили.
Проверка аппаратов заняла много времени. На сон почти ничего не оставалось. В три ночи его очередь заступать на вахту. Оставшиеся двадцать минут Лавров решил провести в кают-компании. Несмотря на все коллизии прошедшего дня, вестовые не оплошали. На столе, как положено, стоял горячий самовар, ваза со свежими, только что испеченными пирожками. В кают-компании он был один. Видно, все остальные предпочитали пирожкам сон.
«Когда же коки успели, – подумал он, – ругаем, ругаем этих ребят, а они вон какие молодцы!». Попробовал на вкус пирожок. Попался с паштетом. Но есть не хотелось. Он думал о бурных событиях прошедшего дня. Что это? Пожар – совпадение или подтверждение теории Бобылева? Могли бы они предупредить пожар, если бы успели начать перемешивание воздуха между отсеками? Возможно! В случае, если превышение содержания кислорода основная причина пожара! А, если нет? Пожар все равно бы произошел! Твердых доказательств причин возникновения пожара даже сейчас нет! Ничего страшного. Главное, что все живы и здоровы!
По трансляции объявили:
– Третьей смене приготовиться на вахту!
Комдив-три прервал себя на мысли: «Чего тут думать! То, что так получилось, судьба! Главное, что нам повезло!».
«Мы же любимцы Богини!» – расплылся в улыбке Лавров, вспомнив шутливый разговор с Любой о покровительстве богов.
Несколько по иному, сформулировал свой взгляд на случившееся Иванченко. Разговаривая с Бобылевым о причинах аварии, он напомнил ему: «Если бы тогда, в гостинице, мы не забыли чокнуться рюмками, никакого пожара не было бы!»
Тема везения получила продолжение на следующий день. На вахте Лаврова, на всплытии, при скорости шесть узлов, внезапно раздался сильный металлический скрежет в районе рубки. Штурман растерянно сообщил, что скорость подводной лодки резко упала до нуля. Все находящиеся в центральном посту, разом повернулись в сторону командира. Мало кто понял, что происходит.
– Попали в чей-то трал! – догадался, высказав вслух, вахтенный офицер Шура Тимченко. Несколько секунд, показавшихся всем вечностью, Хорольский ничего не предпринимал, собираясь с мыслями. Затем, спросил Лаврова:
– Как обороты на винт?
Лавров запросил пост управления главной энергетической установкой. Пульт доложил о том, что обороты без изменений.
– Это хорошо! – произнес командир. – Контролировать температуру главных упорных подшипников! Периодичность докладов две минуты!
Лавров понял, почему ему хорошо. Повезло с тем, что рыболовная сеть не намоталась на винты. Но один неверный шаг, и она опутает их. Хорольский приказал увеличить обороты на винт. Минимум двенадцать узлов должен был показывать лаг при таких оборотах линии вала! Но показания лага оставались на нуле. Лицо командира побагровело. Со словами:
– Сейчас кто-то станет нищим! – Хорольский перевел ручки обеих машинных телеграфов в положение «Самый полный ход». – Обе турбины самый полный ход!
Все время, в течение которого операторы поднимали мощность реактора и осуществляли переход на движение от обеих линий валов, Лаврова не покидало ощущение того, что К-30 медленно превращается в сверхмощный сгусток энергии, который ничто не сможет удержать. Корпус загудел от напряжения. Штурман начал докладывать увеличение скорости хода. Но рыбак не спешил расставаться с дорогостоящей снастью. Он еще надеялся заставить всплыть гигантскую стальную рыбу. Хорольский приказал продолжать погружение. Лавров представил, что делается сейчас там, наверху, на рыболовецком судне. На судне паника. Его тянет назад и в глубину, несмотря на работающие на полный вперед машины.
Скрежет в районе рубки усилился и внезапно полоснул по корпусу стальным ударом троса трала, оторвавшегося от рыбака. Боязнь потерять и судно, и трал заставила капитана рыболовецкого судна пожертвовать тралом. Благоразумие одержало верх.
Ход сбавили до самого малого. Металлический скрежет больше не слышался. Энергоотсеки доложили о работе установки без замечаний.
«Обычно в газетах пишут об американцах, французах и англичанах, которые попадаются в рыбацкие сети. Создается впечатление, что только они бывают причиной этих происшествий. Но ведь мы ходим в тех же морях и также не застрахованы от подобных случайностей! – думал тогда Лавров. – И поступать должны точно также. Атомоход, пойманный в сети рыболовецким суденышком – это не то, что смешно, это позор!».
Через трое суток К-30 прибыла в новый район и приступила к выполнению поставленных задач.
Наконец, поступило приказание закончить поиск ПЛАРБ и начать движение в базу. Как долго тянулись каждые сутки на пути домой! И тем радостней было на душе от предвкушения всплытия у родных берегов. Подводники как могли, готовились к этому волнующему моменту. Наводили порядок в отсеках, стриглись, мылись, стирались. Они думали, что их встретят как героев, дадут долгожданный отдых, возможность увидеть родных и близких. Но они заблуждались. В точке всплытия подводная лодка получила радиограмму, ставящую крест на надеждах подводников, как минимум еще на десять суток. В ней говорилось, что К-30 задействована в учениях флота под кодовым названием «Голубая акула». Командиру подводной лодки предписывалось в точке всплытия взять на борт посредника – офицера штаба флота. На людей страшно было смотреть, после того, как они по трансляции услышали эту неприятную новость. Взгляды померкли, разговоры прекратились, почти каждый ушел в себя. Недовольство происшедшим никто из экипажа не выказывал, но делалось все с явной неохотой и раздражением. Посредник, живой и бодрый капитан 1 ранга, очевидно, бывший командир подводной лодки, с энтузиазмом и восторгом воспринимал все происходящее на К-30. Будь-то атака на старый крейсер, изображающий авианосец, или обед в кают-компании – любое событие воспринималось им на «ура»! Наверное, скучная и серая атмосфера штабной работы, из которой он вырвался, глубокой занозой сидела у него в печенках. Хорольский делал вид, что разделяет восторги посредника, внимательно слушал его, улыбался. А что сделаешь? Брякнет, что-нибудь на подведении итогов командующему флотом и считай, что и автономки не было!
То, о чем не имели право рассуждать вслух военные моряки, сказала подводная лодка. Она, как и они, терпеливо переносила все тяготы автономного плавания до срока всплытия и взбунтовалась, когда ее надежды на отдых и ремонт не оправдались. Одни за другими начались серьезные поломки. У Лаврова из трех компрессоров действующим остался один. Не осталось ни одного ремкомплекта из числа взятых в автономку. Из трех помп – две. В довершение ко всему, как бритвой срезало стальной вал главного осушительного насоса третьего отсека. Изъеденные электрохимической коррозией напорные трубопроводы помп и насосов держались на эпоксидной смоле и на честном слове. Протекторная защита не защитила их от воздействия активной морской воды тропических морей. Не лучше обстояли дела и в других дивизионах. У электриков газовала аккумуляторная батарея, постоянно возникали проблемы со щитами управления турбогенераторами и вентиляторами охлаждения турбогенераторов. В первом дивизионе устали бороться с протечками второго контура. Испаритель почти не выводился из действия, работая на пополнение запасов питательной воды. Все это докладывалось посреднику, но никакого впечатления на него не производило. И только незначительная неисправность, никак не влияющая на боевую готовность корабля, почему-то заставила его принять решение на всплытие.
Лавров находился во втором отсеке, когда по трансляции объявили: «Химическая тревога!». Где и что, поступает, не сказали. Но он сразу почувствовал, что дифферент подводной лодки резко изменился на корму. Значит, экстренно всплываем! Лавров бросился к переборочной двери третьего отсека, но его чуть не сбил перемещающийся в обратном направлении управленец Паршин Сергей. Смеясь, он заслонил от Лаврова переборочную дверь:
– Васильич! Туда лучше не ходить.
Лавров, ничего не поняв, отодвинул в сторону смеющегося управленца и приоткрыл переборочную дверь. На средней палубе стоял редкий туман, в нос ударил неприятный запах продуваемого за борт гальюна. Рука сама, моментально захлопнула переборочную дверь.
– Что там случилось? – спросил он держащегося за живот Паршина.
