поездом Лешка вместе с Радным ехал в Москву, чтоб оттуда улететь в Нью-Йорк.
— Ну вот! Как с маленьким! — скорчил притворную обиду Лешка. — Небось, до самого самолета провожать будете!
— А как же! — сурово произнес Радный. — Идея вытащить Вас, Алексей, сюда, принадлежит мне. Так что, пока Вы не окажитесь на борту нужного авиалайнера, я несу за Вас полную ответственность.
Время, оставшееся до отъезда, посвятили автомобильной экскурсии по городу. Пока Радный рассказывал Лешке о достопримечательностях, сидящие сзади Генка с Ирой обсуждали план дальнейших действий.
— Мам, — обратился к Ире Лешка, краем уха поймав часть их разговора, — чует мое сердце, ты сюда жить переедешь.
— Да, Лёшик, — заметила ему Ира, — с сердечным чутьем у тебя явно туговато. Работы мне здесь осталось уже не так много, а в Сочи ждет не дождется моего неусыпного внимания дом Станислава Андреевича, и книга Евгения Вениаминовича.
— Ира, позвольте полюбопытствовать, — обратился к ней Радный, — что за книга и почему ждет именно Вас?
— Я достаточно давно сотрудничаю с неким Гаровым Евгением Вениаминовичем. Он переводчик и писатель, работающий в сферах истории, этнографии, философии, эзотерики, оккультизма и смежных с ними. Моя задача — иллюстрации, дизайн и верстка.
— А чтобы справляться со всеми этими задачами, — вклинился Лешка, — мама чрезвычайно внимательно читает и перечитывает написанные и переведенные им работы, а потому, учитывая их содержание, у нее периодически едет крыша.
Радный остановил машину и посмотрел на Лешку так, что тот весь аж скукожился:
— Молодой человек, позвольте узнать, что дает Вам право в столь нелестном тоне говорить о женщине, благодаря которой, Вы имеете уникальный шанс вообще что-либо говорить?
Лешка, сконфузившись, молча смотрел на Радного.
— Вы не расслышали моего вопроса, Алексей? Я могу повторить: что дает Вам право в столь нелестном тоне говорить о женщине, благодаря которой, Вы имеете уникальный шанс жить на Земле?
— Я… я… — заикаясь, начал Лешка, — я не имел в виду ничего нелестного… просто…
— Просто Вам, как и любому обывателю, свойственно с полной уверенностью в единственности, правильности и неоспоримости Вашего мнения выносить свои суждения в областях Вам неведомых.
— Но…
— Чем Вы занимаетесь? Насколько я знаю, точными технологиями?
— Да.
— Вот и занимайтесь, но, ежесекундно помня о том, что вокруг целый мир, который укладывается в изучаемые Вами точные технологии лишь очень незначительной частью. Вы, как и любой обыватель, знакомы с мизернейшим количеством данных, и Ваши расчеты и выводы, относительно законов жизни, никогда не будут обладать хотя бы приблизительной точностью. А знаете почему? Именно потому, что Ваша крыша никуда не едет. Она намертво прибита, приклеена и приварена к месту убеждения в том, что в мире реально существует лишь то, что доступно восприятию подавляющего большинства, к которому Вы относитесь. Между прочим, я готов вам, то есть подавляющему большинству, земной поклон отвесить, и не раз, за то, что вы наделяете мир стабильностью. Однако, вносить изменения, а следовательно, заставлять жизнь быть жизнью, а не медленно гниющим смрадным болотом, способны лишь те, чья крыша находится в свободном полете.
Радный зафиксировал все сказанное, буквально раздавив трепещущего Лешку жестким взглядом, а затем обернулся к Ире:
— Извините, Ира, что так жестко наехал на Вашего сына, но он ВАШ сын, а потому, не имеет никакого права городить чушь.
Затем он снова обратился к Лешке:
— Дорогой юноша, Вы очень похожи на мать внешне и, пожалуй, унаследовали от нее прекрасно работающие мозги, но это всё! Ничего более этого Вам не досталось! А потому повесьте на внутренней стороне своего лба большущий плакат, гласящий: «Я способен осознавать лишь одну триллионную этого огромного загадочного мира, и не имею никакого права выносить суждения о том, что неведомо и никогда не станет ведомо мне». Запомнил?
— Да, — понуро пробормотал Лешка.
Радный примирительно потрепал его по голове, и они поехали дальше. Экскурсия, как ни в чем не бывало, продолжилась.
— Что делать-то будем? — спросил Генка, когда поезд с Радным и Лешкой растаял в темноте.
— Пойдем к Женечке. Сто лет его не видела.
— А ты умеешь?
— Умею.
— Тогда пошли!
Они прогулочным шагом направились в сторону заветной кафешки.
— Бедный Лешка, — грустно усмехнувшись, сказал Генка.
— Чего это он бедный?
— Стас по нему, что называется, катком проехал. Жаль парня.
— А мне — нет.
— Ирчик! Ты же его матушка!
— Знаешь, может быть, именно поэтому и не жаль.
— Не понял?
— Хорошо, когда по тебе катком проезжаются из благих побуждений и в доброжелательном настроении — закалка крепче и негативных последствий меньше.
— Наверное, ты права, Ирчик… Когда твой друг страшен, недругов как клопов давишь…
— Это про Женечку?
— А как ты догадалась? Ах, да-а! Он же меня намедни в твоем присутствии порвал как Тузик тряпку!
Генка разыграл целую сценку, да так, что Ира чуть не задохнулась от смеха.
— Ген, а когда вы с Женечкой познакомились? — спросила она отсмеявшись. — Я имею в виду в этой жизни, ведь, насколько я понимаю, своих отцовских обязанностей он не выполнял?
— Ирчик, каждый раз все происходит по одной схеме. Я рождаюсь эдаким обычным мальчиком у какой-нибудь экстравагантной мамаши и расту как все самые обычные дети. Как все играю, безобразничаю, как все с горем пополам получаю причитающееся времени образование. Самое главное я ни о чем эдаком и понятия не имею! А потом в один ужасный день в самый неподходящий момент появляется он. Смотрит на меня, ехидно улыбаясь, и я в одночасье вспоминаю все. После этого мое очередное обычное беззаботное детство кажется мне смутным сном.
— Ген, если ты помнишь все, это значит, что ты очень много знаешь.
— С точки зрения обычного человека, наверное, да. Но вот, к примеру, ты умеешь пользоваться проходами, а я — нет. Я слепой. Я их не вижу, сколько Гаров ни пытался меня учить. Пытался он учить меня и другим вещам, но я безнадежно слепой и тупой.
— Ген, а ты можешь рассказать мне о своих прошлых жизнях?
— Нет, Ирчик, не могу. Гаров строго-настрого запретил мне это делать. И поверь, у него на это есть очень веские причины. Для меня они — темный лес, но ты, судя по всему, способна понять их. У вас с Гаровым свои причуды. Вот, к примеру, для меня полная загадка, с чего это вы подняли такой шум из-за этого Рауля. По мне, так он, если и отличается от других людей чем, так только своими инженерными достижениями. Да и тебя, глядя со стороны, он никогда ничем, кроме своих инженерных достижений, не интересовал. Безусловно, он лучше меня сразу понял все эти твои внутренние точки, — честно говоря, моему пониманию это до сих пор доступно лишь отчасти — но на этом вся его необычность для меня заканчивается. А вот вы с Гаровым отчего-то аж на уши встали. Я уже после этого к нему и так, и эдак приглядывался — милый мальчик, только и всего. А на тебя посмотреть, так ты даже то, что он милый, не
