гостя.
Ещё раз довелось Кемине попасть к богатым, но скупым людям.
Пришёл он усталый, голодный и видит: стоит на огне казан, а из него валит ароматный пар.
«Тут я пообедаю и отдохну», – подумал поэт. Но хозяевам не хотелось разделить трапезу с гостем. Посовещавшись, они решили предложить ему чёрствый чурек и выпроводить, а потом самим поесть. Кемине не захотел портить аппетит, хотя был смертельг но голоден. Да и уходить не собирался.
Хозяйка принесла целую гору свежего, только что испечённого чурека, положила его в хурджум и повесила на стену. А казан сняла с огня и отставила в сторону.
– Теперь пора и спать ложиться, – сказала она и стала готовить постель.
Кемине пришлось лечь с пустым желудком. Сон к нему не шёл. Когда хозяева уснули, его ноги будто сами собой встали, руки тихонько подняли крышку казана и стали шарить в поисках съестного. В казане оказалась пара жареных гусей. Со всеми предосторожностями он вытащил их. А чтобы посуда не пустовала, положил в неё пару чарыков, оказавшихся под рукой. Достать из хурджума чурек тоже не составило труда. Поэт устроил пир горой.
Крепко закусив и набравшись сил на дальнюю дорогу, Кемине решил примерно наказать жадных хозяев. Он взял из птичника петухов, посадил их за пазуху и, растолкав храпевшего хозяина, сказал:
– У меня неотложное дело, я должен уйти… Счастливо оставаться.
– Куда так рано, подожди хоть, пока петухи запоют, – лицемерно упрашивал хозяин.
– Петухи пропоют в дороге, – ответил Кемине.
– Ах, как жаль! – стал сокрушаться хозяин. – Мы даже не посидели с тобой, не поговорили как следует, я даже не знаю кто из нас старше, а кто моложе?
– А сколько тебе, дорогой? – спросил Кемине.
– Два раза по двадцать и десяток. А тебе?
– Точно не знаю, – сказал поэт, – но помню, когда я ещё был мальчишкой, еле-еле достававшим чурек из хурджума, что висел на стене, тогда Чарык-батыры совершили набег на Казан-кала и изгнали оттуда Гусей-ханов.
Кемине попрощался и ушёл.
– Слава аллаху, – сказал хозяин, проснувшись утром. – Наконец-то отвязались от непрошеного гостя. Вот уж поедим в своё удовольствие… Жена, ставь казан.
Хозяйку не пришлось упрашивать. Она быстро разожгла очаг, водворила на него казан и оба – муж и жена – стали глотать слюнки в ожидании гусятины.
В котле зашипело, запищало, показался дым.
– В чём дело? – удивился муж.
– Всё радуется уходу гостя, – ответила жена. Сняли крышку с казана, а там – чарыки. Кинулись к хурджуму – и он пуст.
– Ведь он же намекал мне! – простонал муж, и тут же пустился в погоню.
Вывернув наизнанку шубу и став неузнаваемым, Кемине шёл не торопясь.
– Куда так рано собрался? – остановил он своего негостеприимного хозяина.
– Ай, у меня ночевал гость по имени Кемине… – отвечал тот запыхавшись. – Знаешь, что он сделал? – И он рассказал всё как было.
– Подумать только! – возмутился Кемине. – То aie самое он сотворил со мной! Я ведь, как и ты, ищу его.
Они пошли вместе. Но вот дорога раздвоилась.
– Мы не знаем по какой он пошёл, – сказал Кемине, – поэтому нам лучше разделиться. Ты иди по одной, а я – по другой. Кто-нибудь из нас обязательно поймает этого нечестивца и накажет за двоих.
Несколько молла пошли в гости к баю. Кемине присоединился к ним.
– Куда ты в таких лохмотьях! – стали они уговаривать его. – Ты позоришь нас. Иди домой.
– Вершины гор не бывают без тумана, а мужчина – без своей цели, – ответил Кемине.
К баю он, конечно, не попал – слишком неприглядной на нём была одежда.
Кемине постучался в кибитку бедняка:
– Примете гостя? – спросил он.
– Заходи, заходи. Угостить нечем, а место всегда найдётся, – ответили ему.
– Мне бы переспать.
Кемине заметил, что хозяйка что-то варит в котле, но подать не спешит. Дети похныкали-похныкали и улеглись спать. Поэт не утерпел и спросил, почему она не покормила их.
– О гость, ты коснулся самого больного. У нас ничего нет, а они просят. Вот и приходится их обманывать. Ставлю казан на огонь, кладу в него камни, а их уговариваю: «Ложитесь спать, ягнята. Когда обед сварится, я вас разбужу».
Защемило сердце у Кемине. Когда все уснули, он потихоньку вышел и привёл байского барана. – Вот, сестра, жарь и покорми их. Когда детвора наелась и снова улеглась спать, Кемине, взяв кумган, влез на кибитку и через отверстие в крыше стал брызгать на детей. «Дождь идёт», – подумали, проснувшись, малыши, и снова сон смежил их веки.
Утром бай заметил пропажу. «Это дело рук того нищего, которого я не впустил», – решил он и отправился к кибитке, где ночевал Кемине.
У кибитки возились ребятишки.
– Ели вы мясо? – спросил у них бай.
– Да! – в один голос ответили они.
– Когда?
– В ту ночь, когда шёл дождь, – сказал самый маленький.
«Это они вспомнили про весну», – успокоился бай.
Кемине был уже в годах, когда у него умерла горячо любимая жена. Трудно жить, если в доме нет хозяйки. Поэт погоревал и решил вторично жениться. Вдовцу, к тому же небогатому, выбирать не приходилось. Попалась ему женщина немолодая и с детьми.
В первую же ночь она сказала Кемине:
– Ты – молла, значит, я теперь тоже буду в почёте… Скажи, кому мне можно показывать лицо, а кому нельзя?
Жену привезли вечером и поэт её ещё не разглядел.
– Поговорим об этом завтра, женушка, – ответил он осторожно.
Проснувшись поутру, он увидел, что аллах даровал ему в спутницы жизни настоящую каргу: старая, зубы жёлтые, глаза слезятся…
– Показывай своё лицо кому хочешь, – воскликнул поэт в сердцах, – только не мне!
Новая жена больше всего любила ходить по соседям. Однажды Кемине собрался в город. Жена подала ему на дорогу чурек.
– А ещё есть? – спросил поэт.
– Последний, – ответила она.
Кемине разломил чурек пополам и одну половину протянул ей.
– Зачем это? – удивилась она. – Возьми весь, ты же проголодаешься в дороге.
– Ну, тебе предстоит не меньший путь, – ответил Кемине.
Усталый возвратился Кемине из поездки, а супруга, как он и предполагал, ещё не вернулась.
«Врут люди, когда говорят, что моя жена обходит все кибитки, – подумал поэт. – Если бы она обходила все кибитки, то заглянула бы и в мою!»
Аул откочёвывал на новые места. Кемине верблюдов не имел и попал в затруднительное положение. Еле-еле выпросил у богатого соседа.
У Кемине было двое взрослых сыновей, тоже молла. Не в пример своему отцу, они не умели даже верблюда нагрузить. Старому поэту пришлось всё делать самому. Окончательно выбившись из сил, он крикнул:
