На что мой отец саркастично заметил: Все мы грешники, брат мой.
И вот они сыграли одну партию, и пять долларов перекочевали из кармана в карман.
Незнакомец спросил: Хочешь взять реванш?
Они сыграли еще одну партию, длилась она чуть больше. Отец играл в достаточно беззаботной манере: сам во время игры с противником не заговаривал, но остроумно парировал его ехидные вопросы по поводу обучения в семинарии. Похоже, незнакомца это забавляло. В самом конце отцу повезло: один ловкий удар — и пять долларов снова перешли из кармана в карман.
Незнакомец сказал: Не мешало бы сделать игру поинтереснее.
Отец спросил: Интереснее? Это в каком же смысле?
Незнакомец спросил, сколько у него всего денег. Бадди Холли отчаянно зашептал: «НЕТ НЕТ, не говори ему, дурашка ты эдакий». Но было уже поздно. Отец ответил, что у него 500 долларов.
Незнакомец сказал, что готов поставить против этих пяти сотен любую сумму. Отец осведомился, насколько серьезно это предложение.
И добавил: Ставлю сотню баксов. Лучшую из всей пятерки.
Незнакомец сказал, что не мешало бы взглянуть на цвет этих денег, поскольку время уже позднее, ему давно пора в дорогу и он не собирается задерживаться здесь ради какой-то сотни баксов. И выдвинул встречное предложение: 5 к 1.
При себе у отца было 25 долларов. Еще 25 он занял у Бадди, остальное по мелочи, десятками и пятерками, удалось наскрести у завсегдатаев бара, знающих, что он человек честный и не подведет.
Они сыграли две партии, обе с легкостью выиграл незнакомец. Начали третью, и у этого типа поначалу тоже все шло прекрасно, но тут отец собрался, удача перешла на его сторону, и он выиграл. И четвертую партию он тоже выиграл, хотя борьба шла жестокая. А когда выиграл пятую партию, в баре воцарилась мертвая тишина. Потому как и другие завсегдатаи тоже видели револьвер.
Незнакомец полез во внутренний карман пиджака, и все похолодели. Но извлек он оттуда бумажник, а из него — толстую пачку денег. И отсчитал пять стодолларовых купюр.
И сказал: Небось никогда не выигрывал сразу такую кучу денег.
На что отец заметил, что 500 долларов у него и без того уже имеются.
Тогда незнакомец воскликнул: Тысяча! Вот это, я понимаю, деньги!
И добавил: Терпеть не могу людей с деньгами, которые не знают, что с ними делать.
Отец спросил: Это в каком смысле?
Незнакомец ответил: Если разбираешься в людях, просчитываешь каждый их следующий шаг, можно сколотить толику денег на тех, что у тебя уже имеются.
Отец спросил: Ну и что же ты такое знаешь?
На что незнакомец ответил, что именно таким образом прокладывались и строились новые автомагистрали.
Отец резонно заметил: Если ты такой умный, кто тебе мешает? Покупай себе недвижимость и строй.
Незнакомец сказал: Терпеть не могу недвижимость. Сковывает по рукам и ногам. Но против обладания собственностью ничего не имею. И если бы у меня была тысяча долларов, я бы точно знал, что с ней делать.
Бар закрылся, и незнакомец уехал. По чистой случайности как раз в то время миссис Рандолф, домовладелица Бадди, собиралась продать дом и переехать во Флориду, но покупатель все не находился. И отец заметил, что если в словах незнакомца есть доля истины, неплохо было бы купить у нее этот дом, превратить его в мотель и заработать кучу денег.
Еще бы, подтвердил Бадди.
Оба они почему-то были убеждены, что незнакомец знал, о чем говорит; револьвер в кобуре придавал его словам убедительности.
Отец сказал, что думать об этом пока не время. В любом случае после окончания семинарии он поступает в Гарвард. И вот он написал в Гарвард письмо о том, что принимает их предложение.
Прошло несколько недель. Из Гарварда пришло письмо, где говорилось, что им хотелось бы знать, чем занимался отец последние несколько лет, и если учился где-то, то неплохо было бы ознакомиться с его отметками, а также с рекомендацией. Отец отослал им требуемое. Прошло еще два месяца. И вот в один прекрасный день пришло новое письмо, которое, вероятно, было трудно и неловко писать. Там говорилось, что в Гарварде были готовы предоставить ему место, основываясь на прежних достижениях и оценках, что стипендию надо уметь заслужить. И что было бы нечестно по отношению к другим студентам предоставлять место человеку со средней оценкой «удовлетворительно с минусом». В конце говорилось, что если он все же намерен обучаться в Гарварде, ему придется платить полную стоимость.
На Пасху отец приехал домой в Сиу-Сити, а Бадди отправился в Филадельфию праздновать Пейсах в кругу семьи. Отец показал письмо деду.
Дед прочел его и сказал, что на все воля Божья. Что всегда подозревал, что Господу Богу не угодно, чтоб его сын учился в Гарварде.
Четыре года назад перед отцом открывались блестящие перспективы на будущее. Теперь же он являлся обладателем весьма посредственного диплома весьма сомнительного теологического колледжа. И специальность, указанная в нем, была абсолютно бесполезна для человека, не желавшего быть священником.
Отец не нашелся что ответить деду. Дрожа от обиды и злости, он вышел из дома, сел в свой старенький «шевроле» и проехал 1300 миль.
Позднее он иногда играл в такую игру. Мог встретить на пути в Мехико какого-нибудь человека и сказать ему: «Вот пятьдесят баксов. Сделай одолжение, купи мне на них лотерейных билетов». И давал этому человеку свою карточку. Шансы выиграть джекпот равнялись 20 миллионам против одного, а шансы, что какой-то незнакомец, выиграв этот самый джекпот, отдаст отцу билет или деньги, тоже равнялись 20 миллионам к одному. Но нельзя было считать жизнь моего отца конченой лишь потому, что шанс получить эти деньги равнялся у него одному к 400 триллионам.
Или же он мог встретить на пути в Европу какого-нибудь человека и сказать ему: «Вот тебе пятьдесят баксов. Если вдруг окажешься в Монте-Карло, сделай мне одолжение, зайди в игорный дом, поставь в рулетку на номер 17 и ставь так семнадцать раз подряд». Если человек говорил, что вовсе не собирается в Монте-Карло, отец отвечал: Ну так на всякий случай, вдруг там окажешься. И давал ему свою карточку. И если все же был шанс, что человек вдруг изменит свои планы и поедет в Монте-Карло, что поставит там на номер 17, будет ставить на него семнадцать раз подряд и выиграет, то шанс, что он отправит эти деньги отцу, равнялся практически нулю. И все же он был, этот шанс, пусть самый мизерный, пусть практически нулевой. И это почему-то утешало отца, и он уже не был абсолютно уверен в том, что именно дед разрушил его жизнь, потому что все же имелся один шанс против 500 триллионов триллионов триллионов, что это не так.
Отец играл в эту игру достаточно долго, потому что чувствовал, что деду надо дать хотя бы мизерный шанс. Не знаю, когда он сыграл в нее в последний раз. Но тогда, в тот самый первый раз, он ушел из дома, не проронив ни слова, и проехал 1300 миль до Филадельфии, чтобы повидаться там с Бадди.
Припарковался он перед его домом. В гостиной кто-то громко и неистово играл на пианино. Хлопали двери. Слышались громкие, раздраженные голоса. Кто-то взвизгнул. Пианино умолкло. Потом кто-то снова принялся играть на нем с той же горечью и страстью.
Отец нашел Бадди, и тот объяснил, что произошло.
Бадди мечтал стать оперным певцом, а стал бухгалтером. Его брат Денни мечтал стать кларнетистом, а работал в ювелирном бизнесе отца. Его сестра Фрида хотела стать скрипачкой, а работала секретаршей, потом вышла замуж и родила троих детей. Его сестра Барбара тоже хотела стать скрипачкой, работала секретаршей, потом вышла замуж и родила двоих детей. Его самая младшая сестра Линда хотела стать певицей и вот теперь напрочь отказывалась поступать в колледж, где готовят секретарш, а отец Бадди напрочь отказывался разрешить ей учиться музыке. И вот Линда подошла к пианино и начала играть прелюдию Шопена № 24 ре минор, это полное горечи и страсти произведение, трагичность которого лишь возрастала, если играть его сорок раз подряд без передышки.
А проблема заключалась в том, что отец Бадди был родом из Вены и имел самые завышенные
