и характеристиках (все отметки, naturlich, только «отлично» и перлы типа: «круг интересов Сибиллы чрезвычайно широк, умеет мыслить оригинально и здраво; учиться для нее радость и наслаждение»). И теперь проблема заключалась лишь в том, что надо было заняться научной работой. И еще одна проблема: кто-то из комитета по стипендиям заметил в мой адрес: «Ну, немецкий-то вы знаете в совершенстве». На что я, не моргнув глазом, ответила: Конечно! И это вполне могло быть правдой.
Рёмер был слишком сложен и туманен, чтобы искать его труды на открытых полках «нижнего» читального зала — там в основном были выставлены расхожие классические тексты. Год за годом эта книга пылилась в самом дальнем и темном углу, в подвальном помещении хранилища. Но я ее заказала, книгу нашли и отправили по моей просьбе в запасник «верхнего» читального зала «Рэдклифф камера» — так называлось отдельное каменное здание библиотеки, высившееся в центре площади. Здесь я могла читать ее без посторонних глаз.
Я сидела в галерее, разглядывала сводчатые потолки и стены, сплошь уставленные полками и шкафами с такими соблазнительными на вид книжками по неклассическим предметам. Иногда смотрела из окна на бледный камень-памятник Всем Душам и лишь изредка косилась в «Aristarchs Athetesen in der Homerkritik» (Лейпциг, 1912). Даже с виду никакая не классика.
У меня создалось впечатление, что предложение означает следующее: это поистине не возделанное, совершенно новое поле, по которому будет пробираться автор в стремлении постичь суть предмета, — так, во всяком случае, может показаться в первый момент.
Нет, пожалуй, все же не стоило выкапывать на свет божий эту книгу, но деваться теперь было некуда, и я продолжала читать. Вернее, собралась читать дальше, но потом случайно подняла глаза и увидела слева от себя на полке книгу о Тридцатилетней войне, такую соблазнительную и интересную на вид. И я взяла ее и начала читать, и книга действительно оказалась страшно интересной, а потом взглянула на часы и увидела, что пора на ленч.
Пошла на крытый рынок и целый час разглядывала там свитера и кофточки.
Есть люди, считающие контрацепцию аморальной, поскольку цель соития заключается в воспроизведении себе подобных. Примерно на том же основываются люди, считающие, что единственной целью прочтения книги является написание своей. И вот эти люди извлекают из тьмы и пыли книжку, читают ее и пишут тысячи слов, которые затем тоже попадают в пыль и тьму и ждут там часа, когда какие- нибудь новые люди извлекут их на свет божий и напишут очередные тысячи и тысячи слов, коим суждено пылиться во тьме и забвении. Иногда книга, извлеченная из тьмы и пыли, способствует написанию новой книги, которая будет продаваться в магазинах и даже, возможно, окажется интересной. Но людей, которые купят и прочтут ее потому, что она интересна, никак нельзя назвать людьми серьезными. Потому что если бы они были серьезными, то не стали бы гоняться за интересом, а написали бы тысячи новых слов, коим суждено храниться в пыли и мраке.
Есть люди, считающие, что смерть хуже скуки.
На рынке я видела несколько интересных свитерков, но все они оказались довольно дорогими.
Наконец я оторвалась от них и вернулась на насиженное место.
Необыкновенно интересно.
Я продолжила работать над вторым предложением, с той же скоростью и преодолевая те же трудности, а потом над следующим и еще одним. На то чтобы прочесть каждое такое предложение, уходило минут десять, на страницу — час. И вот медленно и постепенно, как в тумане, начал прорисовываться смысл — так, тонущие под сводами собора, льются и формируют мелодию ноты Дебюсси.
И заканчивается она в «La Cathedrale Engloutie» меланхоличным и величественным аккордом, последним медленно умирающим «ф-ф»! Короче, примерно часов через тридцать я наконец начала понимать...
49 человек из англоговорящего мира знают, что их ждет. Никто другой не знает, да и не слишком желает знать. И однако же, как много зависит от момента озарения! Если только возможно представить себе мир без Ньютона, без Эйнштейна и Моцарта, можно представить себе разницу между этим миром и тем, в котором я закрыла «Aristarchs Athetesen...» после первых же двух предложений и взялась бы за «Schachnovelle» в полном пренебрежении к своей научной карьере. Не прочитай я Рёмера, я так бы и не поняла, что никогда не смогу стать настоящим ученым, никогда бы не встретилась с Либерейсом (да, да, именно так, это имя собственное), и мир лишился бы...
Я говорю больше, чем знаю. Я читала Рёмера день за днем, и вот через 30 часов или около того меня наконец посетило озарение. И блеск его напоминал не золото, а тяжелый свинец.
2300 лет тому назад Александр Великий вышел из Македонии с целью покорить все народности и страны, встречающиеся на его пути. Дошел победным маршем до Египта, завоевал там город Александрию и двинулся затем на восток, одерживая все новые победы, пока, наконец, не умер, оставив последователей продолжать свое дело. В ту пору Птолемей уже был правителем Египта и успешно правил всей страной, в том числе и Александрией. И именно он создал это чудо света, Александрийскую библиотеку, построенную и укомплектованную благодаря самой жесткой захватнической политике.
До изобретения печатного станка было тогда так же далеко, как нам сейчас до всех чудес света 3700 года. Все книги писались и переписывались от руки. И в тексты неизбежно вкрадывались ошибки, что вполне естественно, когда копируешь копию за копией. Иногда на копировальщика снисходило вдохновение, и он добавлял лишние строчки или даже целые отрывки. А другие копировальщики, не чуя подвоха, копировали, в свою очередь, все эти его перлы. Выход был только один — как можно ближе подобраться к оригиналу. И библиотека выложила афинянам немалые деньги за то, чтобы приобрести у них во временное пользование оригинальные рукописи выдающихся греческих трагедий (Евклида, Софокла, Еврипида и др.), и сделала с них копии. И чтобы уж окончательно подстраховаться, вернула грекам копии, а себе оставила оригиналы и сумму залога. В чем, как вы понимаете, не было ничего из ряда вон выходящего.
И однако же, о библиотеке, Александрии и ее безумных обитателях можно рассказать еще множество самых удивительных и занимательных историй. Одни тамошние писатели и переписчики заслуживают отдельных романов. Ибо есть на свете люди, которые в поисках места, куда бы пристроить зонтик, отправляются в «Икеа» и покупают там целое сооружение или стенд для зонтиков, который затем еще придется собирать дома. Есть люди, готовые проехать 100 миль до Шропшира, где проводится аукцион, чтобы выискать и приобрести там какой-то совершенно бессмысленный и бесполезный предмет типа детали плуга XVII века. Александрийцы тоже любили устраивать аукционы, для себя. Просто обожали ковыряться в работах прошлого (благо, что таковых в библиотеке, построенной благодаря жесткой захватнической политике, было всегда в достатке), выискивать там какие-то редкостные словечки, которые давным-давно никто не понимал, не говоря уже о том, чтобы пользоваться и применять их в качестве альтернативы словам, известным и понятным всем нормальным людям. Они обожали мифы, в которых люди в моменты стресса лишались разума, или прибегали к волшебному зелью, или же превращались в камень. Они обожали сцены, где люди, сходящие с ума, разражались странными, несвязными речами, насыщенными несправедливо забытыми выражениями. Они любили сфокусироваться на каком-нибудь тривиальном элементе мифа и раскрутить его и создать на его основе новый миф — они могли создать Розенкранца и Гильденштерна из любого Гамлета. Подобно мудрецам, ученым, математикам и поэтам, сбившим процветающую Римскую империю с пути истинного, они занимались книгами не ради них самих. Стоило какой-либо книге попасть им в руки, как они создавали целый том примечаний. Тут я, разумеется, имею в виду «Александрию времен Птолемея» Фрэзера, книгу, ради обладания которой я была бы готова восстать из могилы (кстати, будучи на смертном одре я попросила ее, но так и не получила). Но время ограниченно — вундеркинд смотрит видео, как знать, надолго ли его хватит? Так каков же был истинный вклад Рёмера в этот замечательный предмет?
Рёмера интересовали суждения Аристарха о Гомере; первый какое-то время возглавлял Александрийскую библиотеку в начале 180-х годов до н.э. (некрасивая история с греческими трагедиями имела место раньше). Аристарху были нужны самые полные и точные тексты Гомера. Оригинальных рукописей не существовало, денег и жесткости на их приобретение не хватило, и ему пришлось сравнивать копии и выискивать в них ошибки и несоответствия. Он отметил строчки, показавшиеся ему лишними, и
