Еще я умею играть на фортепьяно, нехотя выдавила Линда. Но потом взяла себя в руки и весело добавила: Причем что угодно, хоть песенку про Мэри и маленькую овечку. Не убьете же вы меня за то, если я сыграю про Мэри и ее овечку?
Дело в том, что я несколько ограничен во времени, сказал мужчина, однако сел, закинул ногу на ногу & принялся рассматривать сложенные на коленях руки.
Мама подошла к роялю и села. Практики у нее было немного, но на прошедшей неделе она 217 раз сыграла Прелюдию Шопена № 24 ре минор. И вот она начала играть Прелюдию Шопена № 24 ре минор в 218 раз, и тут впервые за все время приятный мужчина поднял глаза от колен.
И сказал: Хотелось бы послушать что-то еще.
А потом спросил: Может, вы хотите, чтоб я принес вам ноты? Скажите, что именно вам надо, и я пойду в библиотеку.
Линда покачала головой. И начала играть Лунную сонату. Но звучала она несколько странно. Впрочем, чему тут удивляться? Было бы странно, если бы она не сыграла Прелюдию Шопена № 24 ре минор в 219-й раз.
Мужчина спросил: Ну, а что теперь будете играть?
Она заиграла интермеццо Брамса. И на сей раз не стала дожидаться его просьб, а плавно переходила от одного отрывка к другому, потом — к третьему, четвертому и так далее, и пальцы ее так и порхали над клавишами.
На середине очередного отрывка мужчина поднялся и сказал: Достаточно.
И быстро направился к ней по скрипучему полу, бормоча: Нет, нет, нет, нет. Сперва Линде показалось, что он ругает ее за эти импровизации, за то, что она толком не помнит ни одного отрывка.
Нет, нет, нет, твердил он, остановившись возле нее.
Это просто невозможно — так играть на фортепьяно.
Словно ваши пальцы и руки невесомы, добавил он. Так не бывает.
Линда испуганно отняла пальцы от клавиш. Она не понимала, что он имеет в виду. А он сказал: Неужели вы не ЧУВСТВУЕТЕ, как напряжены у вас запястья? Надо играть всей рукой. Нельзя играть от запястья. Надо расслабиться, иначе вы не сможете себя контролировать.
И попросил ее сыграть то же самое, только в до мажоре, но не успела она сыграть и трех нот, как он воскликнул: Нет! И принялся объяснять, что надо играть всей рукой, всем ее весом. Попробуйте, сказал он ей, а на ошибки можете не обращать внимания.
Кто-то постучал в дверь, потом заглянул, и он сказал: Не сейчас.
И простоял рядом с ней почти целый час, следя за тем, как ее пальчики порхают над клавишами.
Наконец он сказал, что достаточно. Показал ей простое упражнение и сказал: Хочу, чтобы вы играли его по четыре часа в день на протяжении двух месяцев, играли так, как я вам показал. После этого можете вернуться к любому из отрывков, но не забывайте расслаблять запястье при игре. Если не можете играть с расслабленным запястьем, лучше вообще не садитесь играть. И еще не забывайте по два часа повторять это упражнение перед тем, как начать играть любой из отрывков.
Он сказал: Вам надо начать заново. И тогда через год сможете снова прийти ко мне. Не обещаю, что возьму вас, но твердо обещаю устроить вам прослушивание.
Он добавил: Возможно, вы сочтете, что это не стоит целого года жизни.
Мама покачала головой и очень вежливо поблагодарила его.
А потом спросила: А как же скрипка? Что вы посоветуете делать со скрипкой?
Приятный мужчина рассмеялся & сказал: Не думаю, что это ваш инструмент. А затем вычеркнул из списка альт, мандолину и флейту.
И заметил: Рубинштейн никогда не играл на флейте, но это ничуть не умаляет его достоинств.
И еще сказал: Не знаю, кто там вас учил, но... Откуда вы, из Филадельфии, да? Позвоните вот этому человеку, можете назвать мое имя. Не звоните, если не собираетесь работать дальше, но если настроены серьезно... Нет, знаете что, лучше пару месяцев вообще ему не звонить. Попробуйте позаниматься самостоятельно, и если увидите, что желание не прошло, можете ему позвонить.
И он записал на бумажке имя & номер телефона и отдал ей, и она сунула ее в сумочку. И спросила, можно ли играть это упражнение в си миноре, и он рассмеялся и сказал, что 50 процентов времени она может играть его в си миноре, но при одном условии — чтобы запястье оставалось расслабленным. Линда поблагодарила мужчину, подхватила свою сумочку, скрипку, альт, мандолину и флейту и вышла из комнаты.
Еще минута — и вот она уже на улице, разглядывает высоченные здания. Впереди был еще целый день.
Если бы ее приняли в Джульярд, она поднялась бы на Эмпайр-Стейт-билдинг и смотрела бы сверху на город, который завоевала. Весь Нью-Йорк лежал бы у ее ног.
Но ей не хотелось подниматься на Эмиайр-Стейт-бил-динг, так что вместо этого она направилась к отелю «Плаза», чтобы посмотреть на знаменитый фонтан, в котором плескался и танцевал в чем мать родила Фитцджералд со своей женой Зельдой. Позже она рассказывала, что стояла у фонтана и содрогалась от рыданий, но в то же время понимала, что это был счастливейший день в ее жизни. Потому что когда ты младшая из пяти братьев и сестер, никто не принимает тебя всерьез. А теперь наконец нашелся человек, принявший ее всерьез, оценивший как музыканта, велевший заниматься по целых четыре часа в день над одним упражнением! Если уж в Джульярде сказали такое, отцу тоже придется принимать ее всерьез, & — о чудо и радость! она одна из всей семьи станет настоящим музыкантом!
Вообще-то ей всегда хотелось стать певицей, но для начала и этого достаточно.
Начал накрапывать дождь, а потому она отправилась в универмаг «Сакс» на Пятой авеню посмотреть на свитера и кофточки, а потом вернулась на вокзал и села в поезд до Филадельфии.
Добралась до дома, но там, похоже, никто так и не понял, что ее наконец-то приняли всерьез.
Да что он понимает? сказал мой дедушка. Кто вообще о нем слышал? Если он такой гений, так почему никто о нем ничего не слышал, а?
Мне нужно заниматься, ответила мама, и подошла к пианино. Села, занесла руку над клавишами, расслабила запястье — ощущение показалось новым и непривычным. Потом начала играть, и на протяжении часа из гостиной доносились какие-то совершенно чудовищные прыгающие звуки. Все дети в семье сносно играли на пианино с трех лет, но никто из Конигсбергов прежде не играл в такой манере. А мои бабушка с дедушкой сказали, что в жизни не слышали ничего более ужасного.
Мои бабушка с дедушкой и прежде считали, что нет ничего хуже, чем слушать прелюдию Шопена № 24 ре минор по 30 раз на дню. Теперь же они поняли, что сами не осознавали своего счастья. И бабушка не выдержала, и сказала Линде: Послушай, детка, почему бы тебе не сыграть ту красивую пьесу, которую ты играла раньше, а?
На что моя мама ответила, что на протяжении ближайших двух месяцев не будет играть ничего, кроме этого упражнения.
Тем временем все домашние недоумевали, куда подевался Бадди. Уехал со своим другом, не сказав никому ни слова.
Мама высказала предположение, что, может, они поехали в город присмотреть себе по свитеру.
Мама каждый день занималась по нескольку часов. Занятия давались ей трудно, еще тяжелее было все это слушать. Сначала все думали, что скоро она сдастся. Но проходили дни, а жуткие прыгающие звуки не стихали.
Видно, бедняжка просто не знала, чем еще заняться.
Она вспоминала прослушивание, и некоторые его моменты приводили ее теперь в смятение, особенно эта соната на скрипке с тремя повторами и новое, неизвестно откуда возникшее анданте — они просто преследовали ее. Единственное, что ее утешало, — то, что она не осмелилась тогда открыть рот и запеть. Но даже после трех недель усердного исполнения упражнений она вовсе не была уверена в том, что сможет снова войти в ту комнату и показать, на что способна.
Дядя Бадди и моя мама мечтали стать певцами, потому что любили оперу. Но не знали, что надо делать для того, чтобы ими стать.
Однако оба были уверены в том, что музыкальная школа — вовсе не то место, куда принимают любого Тома, Дика или Гарри. Нет, туда наверняка надо являться со своими инструментами, а уже потом показать,
