ГЛАВА 16
ДЬЯВОЛ, КОТОРОГО ЗНАЕШЬ В ЛИЦО
Не припомню, чтобы так ненавидела выходные. Но эти выходные стали просто адом. Мне снились кошмары о пришельцах, захватывающих тела, и каторжниках с крюками вместо рук. Сны о Люке и Гейбе мне даже стыдно вспоминать. И я уверена, что дважды мимо моего дома проезжала черная «шелби» шестьдесят восьмого года.
«Белиас, Аваира, я, мы все из…»
Сегодня в школе я весь день, словно маятник, металась из стороны в сторону между Люком и Гейбом. Но после уроков сразу же хватаю Люка за руку и тяну его на стоянку. Мы забираемся в машину, и, как только двери захлопываются, его губы обжигают меня в поцелуе. Удивительно, но мне очень непросто оттолкнуть его.
— Расскажи мне, — говорю я.
— Что? — спрашивает он.
Я через силу отстраняюсь.
— То, что собирался сказать в пятницу — в моей комнате, — когда пришла мама.
— Я не помню.
Он тянется ко мне, но я отталкиваю его.
— Белиас, Аваира, мы все из… — повторяю я, чтобы встряхнуть его память.
— Позже, — быстро моргает он.
— Сейчас.
— Это пустяки, — говорит Люк, но его глаза становятся мрачными и темными, как обсидиан.
— В пятницу мне так не показалось.
Он откидывается, закрывает глаза и тяжело вздыхает.
— Ты не захочешь этого знать.
— Еще как захочу.
Он отслоняется от подголовника и измученно смотрит на меня.
— Я совершал ужасные поступки.
Мой желудок сжимается в комок.
— А кто не совершал?
— Я серьезно, Фрэнни.
Но я думаю лишь о том, что он не мог сделать ничего хуже содеянного мною. Внезапно в горле пересыхает, а грудную клетку стискивает. Весь воздух в машине куда-то пропадает. Я толкаю дверь и чуть ли не вываливаюсь на тротуар.
В мгновение ока Люк рядом со мной. Прижимает к себе, не давая упасть в обморок.
— Фрэнни, что случилось?
Секрет.
Я некоторое время стою, вжавшись в него и хватая ртом воздух, затем отталкиваю. Непереносимо, что Люк видит меня в таком состоянии. А еще хуже — он считает, я нуждаюсь в его помощи.
— Я в порядке, — вру я.
Он, конечно же, не верит в это, но мне все равно. Но затем его руки снова обхватывают меня, и я уступаю. Люк усаживает меня в машину, и мое дыхание постепенно успокаивается.
— Извини, — говорю я, не глядя на него.
— Что случилось?
— Ничего, — Я заношу ноги в машину и хватаюсь за ручку, — Поехали.
Люк отступает, и я закрываю дверь.
Он прав. Я не хочу знать его секреты. Мне достаточно своих.
Наши тела ритмично двигаются под пульсирующую мелодию «Депеш мод» «Personal Jesus». Как бы трудно это ни было, я отпихиваю горячее тело Люка и сажусь на огромной черной кровати, стараясь выровнять дыхание.
— Вряд ли мистер Снайдер примет за оправдание то, что мы были слишком заняты друг другом и не сделали анализ произведения, — произношу я.
Люк подтаскивает меня к себе за бедра.
— Давай соврем что-нибудь, например, что книжку съела собака, — с надеждой говорит он, снова обнимая меня.
Я бросаю на него сердитый взгляд.
— Как быстро мы можем это сделать? — стонет он.
Я ползу наверх, опираясь на груду подушек у изголовья.
— У нас осталось несколько вопросов. Так что должны справиться довольно быстро.
Он подбирает с пола тетрадь для сочинений и садится к изголовью рядом со мной. Но не пишет, а смотрит на меня.
— Тебе лучше надеть майку, или я не смогу сосредоточиться, — через минуту говорит Люк, — Этот красный бюстгальтер уж очень соблазнителен. Не думал, что священники позволяют примерным католическим девочкам носить красный бюстгальтер.
— Я не примерная католичка, забыл? Меня выгнали из католической школы.
— Помню, — говорит он и улыбается, отчего сердце у меня подпрыгивает в груди.
Пока «Депеш мод» призывают меня «дотянуться и прикоснуться к вере», я провожу пальцем по вытатуированному черному змею, обвитому вокруг предплечья Люка, и пожираю взглядом обнаженный мужской торс.
— Хорошо, итак… Стейнбек… — говорю я, чтобы отвлечься от этой улыбки — и тела. Делаю глубокий вдох и натягиваю майку через голову. Глядя на список вопросов мистера Снайдера, зачитываю: — Что он говорит о человеческой природе?
— Кто угодно может оправдать что угодно, как бы ужасно это ни было.
— Правда? — изгибаю я бровь. — Я этого не поняла. Мне казалось, основная мысль заключается в том, что обстоятельства определяют наши поступки.
— Это то же самое.
— Не совсем. Задумайся. Всю книгу Том совершал поступки… делал выбор, основанный на том, что в данный момент нужно его семье. Он же не просто проснулся однажды утром и сказал: «Джи, пожалуй, я сегодня кого-нибудь убью».
— Хорошо. Но в конце концов он совершает убийство и пускается в бега, отнюдь не помогая семье, поскольку он не работает. Вообще он может навредить им, если они станут помогать ему. Поэтому нельзя сказать, что он совершает поступки лишь во благо семьи. Люди творят разные дела, а потом маскируют их под красивой оберткой, прикрываясь благородными оправданиями, но в итоге все это делается ради них же самих.
Я опускаю список вопросов.
— Вот как… значит, все люди — постоянно лгущие, расчетливые, эгоистичные мешки с дерьмом?
— Почти так.
— И никакого искупления грехов?
— Совершенно верно.
— Это очень печально, — качаю я головой.
— Печально, но правдиво.
— Хорошо. Но что насчет Розы Сароны в конце книги? Она теряет ребенка, но затем кормит грудью умирающего от голода человека. И что в этом эгоистичного?
Он несколько секунд смотрит на меня, затем улыбается.
— Извини. Я упустил мысль на слове «грудь», — говорит Люк, уставившись на мой бюст.
Я толкаю его в бок локтем.
