чтобы она бежала что есть мочи, и не оглядывалась.
Но, да поможет мне Сатана, больше всего я хочу, чтобы она осталась.
Хорошо, что мне не обязательно дышать, иначе я бы оказался на это не способен. Я прислоняюсь спиной к стене, сползая по ней, и, уткнувшись взглядом в потолок, обхватываю себя за рога. Так я жду целую вечность, пока Фрэнни не сделает хоть что-нибудь. Что угодно.
Наконец, не в силах сдержаться, я перевожу на нее взгляд.
На лице Фрэнни — озадаченность, брови нахмурены. Голос печальный и задумчивый. Она сильнее стискивает подушку.
— Должно быть, это мне снится. — Она трет глаза и снова смотрит на меня.
Я бы многое отдал, чтобы все было именно так.
— Но это явь, — качаю я головой.
С минуту она молчит, и я чуть ли не слышу ее мысли.
— Я всегда знала, что в тебе есть нечто… темное… и вроде как опасное, — наконец заявляет она.
— Фрэнни, ты меня хоть слышишь? — встаю я на ноги, — Я больше чем «вроде как опасен»!
Она вздрагивает, но не двигается с кровати. Я наблюдаю, ожидая в любую секунду увидеть на лице Фрэнни ужас, но вместо этого она приходит в бешенство, наполняя воздух запахом черного перца.
— Почему ты не сказал мне?
— Говорю сейчас.
— В смысле, раньше. Ты позволил мне… — Она вскакивает с кровати и сердито смотрит на меня, с такой силой сжимая подушку, будто собирается разорвать ее, — Я люблю тебя, — выкрикивает Фрэнни, словно обвинение.
Она сказала это.
Моих ноздрей касается аромат горячего шоколада, скрывающегося под черным перцем. В это мгновение внутри меня возникает водоворот чистейшей энергии, а серное сердце вот-вот взорвется.
Но это все неважно, ведь именно сейчас Фрэнни убежит.
Она распахивает глаза, когда до нее доходит смысл сказанного. Снова опускается на кровать и сидит там одну мучительную минуту, глядя на меня с неверием на лице и приоткрытым ртом.
— Я… я не… — Она опускает взгляд на простыню.
Мне нечего ответить. Я не могу дотянуться до нее и сказать, что тоже люблю. Я роняю голову и жду хлопка двери, когда она вскакивает с кровати.
Но хлопка не слышно.
— Ну и в чем дело-то? Тебе нужно вернуться? — вместо этого говорит она.
Я поднимаю взгляд, не сдержав сардонического смешка. Из всех вопросов она задала этот…
— В конце концов — да.
Она хватает с пола майку, натягивает через голову и злобно смотрит на меня.
— Я знала, что ты уйдешь.
Мои губы искривляются в ухмылке.
— Ты, что ли, об этом волнуешься? — качаю я головой. — Ради всего грешного, Фрэнни, я же демон. Ты должна молиться, чтобы я ушел.
— Отлично, — говорит Фрэнни, засовывая тетрадь для сочинений в сумку. И тут я замечаю, как дрожат ее руки, — Избавлю тебя от этого бремени, — фыркает она.
Она перекидывает сумку через плечо и осматривает пол. Я стою молча, чувствуя, как внутри все полыхает.
— Проклятье! — раздраженно вскрикивает она. — Где мои чертовы шлепки?
Я наклоняюсь и подбираю их с пола, протягивая ей.
Она мчится ко мне и вырывает шлепки у меня из руки. Замирает, уставившись на рога. Заносит руку и встречается со мной взглядом — в котором опять сквозит любопытство.
— А можно мне… — Фрэнни роняет руку и качает головой, словно стараясь прояснить мысли.
— Что? — В моем голосе звучит надежда, заставляющая меня ненавидеть себя еще сильнее.
— Ничего.
Крутанувшись, она шагает к двери. Но, не дойдя, снова поворачивается. Пристально смотрит на меня одну долгую минуту, затем набирает воздуха в легкие.
— И что, если я знаю, кто ты, то теперь попаду в ад, потому что запала на тебя? — В уголках ее губ появляется робкая улыбка, а по щеке скатывается слеза, которую она тут же смахивает рукой.
Внезапно аромат горячего шоколада берет верх над черным перцем. Лишь на одно мгновение сердце в моей груди перестает быть серным. Не могу поверить, что, зная, кто я на самом деле — мою истинную натуру, — она продолжает любить меня. Но затем я спускаюсь с небес на землю.
— Фрэнни… это неправильно, — простонав, говорю я.
Мои колени подгибаются, и я вновь сползаю по стене, опустив голову на руки. Она не должна любить меня. Это не может хорошо закончиться.
Фрэнни возвращается на середину комнаты, бросает сумку и присаживается на угол кровати.
— Скажи, я тебя хоть сколько-нибудь интересую?
Я поднимаю голову и смотрю на нее. Знаю, что мне следует сказать «нет», и уже открываю рот. Но вместо этого с моих губ слетает тихое «да». Это слово выводит меня из ступора. Я вскакиваю на ноги и выжимаю из своего гаснущего серного сердца последние остатки льда, вкладывая их в слова:
— В смысле, нет. Я всего лишь выполнял свою работу.
— Я тебе не верю, — говорит она с отчаянием в голосе.
Ей бы следовало сейчас кричать. Убегать. Что угодно, только не это. Я поворачиваюсь и рычу — на весь мир. И тут замечаю в зеркале свое отражение.
Что за дьявол?
Подхожу к зеркалу и внимательно смотрю на себя, усилием воли стараясь сбросить человеческую оболочку. Когда ничего не меняется, я поворачиваюсь к Фрэнни.
— Фрэнни. Взгляни на меня и скажи, что именно ты видишь. Что изменилось?
— Ну… рога появились, и твои глаза светятся чуть сильнее, чем обычно. И мне не хочется говорить, но от тебя дурно пахнет, — Она гримасничает и зажимает нос пальцами, — Ты бы мог убрать запах тухлых яиц? Корица нравится мне больше.
— И все?
— А что, должно быть больше?
Хвост… копыта… клыки…
— Вообще-то да.
— Что именно?
— Неважно. — Я поднимаю с пола футболку и натягиваю на себя. — Нам придется прокатиться.
ГЛАВА 17
РАДИ ВСЕГО СВЯТОГО
Мы с Люком бежим под дождем до машины, держась за руки. Я боюсь спрашивать, но все равно делаю это.
— Куда мы едем?
— Есть только один человек — если так можно выразиться, — который, вероятно, знает, что, черт побери, творится, — отвечает он, заводя мотор.
Пока мы едем, начинается ливень, а когда останавливаемся у дома Гейба, то шторм разгорается в полную силу. Теперь снаружи просто потоп: жирные дождевые капли сплошным потоком покрывают лобовое стекло и стучат по крыше тысячами крошечных молоточков. Всю дорогу я размышляю лишь над тем, что сказала Люку — я люблю его.
