Я вытаскиваю его из комнаты под обеспокоенным, но ироничным взглядом Люка, и в коридоре мы садимся на скамейку. Я упираю локти в колени и опускаю голову на руки.
Гул в больнице — монотонный «белый шум», что вполне типично для этого места, и я сосредотачиваюсь на нем, чтобы остановить кружащиеся в голове мысли. Вплетаю пальцы в волосы и смотрю в пол.
— Ты хочешь отметить меня для рая.
— Да, — говорит Гейб.
— И они перестанут преследовать меня, если ты сделаешь это.
— В конце концов — да.
— Но мне нужно простить себя.
— Да.
Я поднимаю голову, удивленная, какой легкой она кажется.
— Я предлагаю тебе сделку, — говорю я, а с души как камень сваливается.
Гейб откидывается на скамейке и провожает меня улыбкой.
Я возвращаюсь в палату к Люку, сажусь на краешек кровати, и он, прищурившись, смотрит на меня, переплетая пальцы с моими.
— Что вы там обсуждали? — с нотками ревности спрашивает он.
— Ничего.
Люк выпускает мою руку и смотрит мне в глаза.
Я провожу пальцем по его щеке, по линии бинта на голове. Он вздрагивает, вздыхает и тянется к моему лицу.
— Знаешь, когда я просил тебя использовать дар подчинения на Бехерите, я хотел, чтобы ты защитила себя, не меня.
Я прижимаюсь щекой к его ладони.
— Я не могла думать тогда. Я просто знала… чего хочу.
Люк притягивает меня для поцелуя, но как только наши губы соприкасаются, в дверь стучат. Он придерживает меня за шею, когда я хочу повернуться, и все-таки целует. Затем улыбается и выкрикивает:
— Войдите!
Дверь открывается. На пороге стоит улыбающийся Гейб — довольный своей деликатностью.
— Лови! — говорит он и ловким движением запястья кидает серебряную вещицу на цепочке.
Люк хватает ее прямо перед носом.
— Спасибо, — говорит он.
Гейб опирается на дверной косяк.
— Я тебе не мальчик на побегушках. В следующий раз доставай все сам.
Я смотрю на предмет в руке Люка. Это распятие: больше, чем прошлое, и с острым концом.
— Я приобрел это для тебя… той ночью, — робко улыбается он, — Но меня слегка сбили с пути до того, как я смог отдать тебе. — Он кладет крест мне на ладонь.
Гейб неторопливо заходит в комнату.
— Завтра тебя выписывают.
Я отстраняюсь от Люка и смотрю на Гейба.
— Откуда ты знаешь?
Гейб насмешливо смотрит на меня и снова садится на стул у окна.
— Габриэль… — Раздраженное выражение на лице Люка сменяется злостью, а затем и вовсе становится растерянным, — Как? — спрашивает он.
— Решение уже было принято. Михаил ничего тут не мог изменить. — Он бросает на меня взгляд, его глаза искрятся, — Она хотела этого, да ты и сам это заслужил, — Затем с серьезным видом смотрит на Люка, — К тому же нам нужна твоя помощь.
— Спасибо, — кивает ему Люк.
Гейб слегка улыбается.
— Это не мое решение. Ты произвел впечатление на Него, — Он указывает взглядом на потолок.
Я растерянно перевожу взгляд с Люка на Гейба.
— Ребята, вы о чем?
— Ты заставляешь архангелов трястись от страха, — улыбается Люк.
Этот ответ не слишком мне помогает.
Гейб соскальзывает со стула и, переместившись на край кровати, кладет руку мне на плечо.
— Скажем так, в наших рядах было некое разногласие, но мы все разрешили, — Он снова смотрит на Люка, — Как ты себя чувствуешь?
Люк демонстрирует торжествующую улыбку и сжимает мою руку.
— Непобедимым.
— Напомню тебе, что это уже не так, поэтому если хочешь находиться рядом с Фрэнни и присматривать за ней, безрассудная импульсивность не самая лучшая стратегия.
Люк закатывает глаза.
Гейб лучезарно улыбается, ослепляя меня.
— Я знал, что ты так ответишь, поэтому привел тебе подмогу. Он только закончил обучение — вчера, если быть точным, — но для этого дела нет никого лучше.
— Привет, Фрэнни, — раздается мелодичный, как у Гейба, голос, но все же другой, мягче, что ли.
Я поворачиваюсь и в дальней стороне комнаты вижу парня лет семнадцати: среднего роста, с пшеничными кудрявыми волосами, небесно-голубыми глазами, руки в карманах джинсов. Он улыбается мне.
Весь воздух уходит из моих легких, а ноги становятся ватными.
— Мэтт?
Я с трудом выговариваю это слово. Он выглядит точно так же, как и образ в моей голове — то, как я представляла себе брата, будь он жив.
Он улыбается, и его сияние обжигает мне глаза.
— Во плоти — так сказать.
Я поворачиваюсь к Гейбу.
— Я не… — Но я не могу закончить мысль.
Мэтт смеется — тихо, словно листья шуршат на ветру.
— Я твой ангел-хранитель, — И снова смех. — Могла бы ты представить себе такое, когда я закидывал жвачку тебе в волосы и утаскивал твой велик?
На трясущихся ногах я пересекаю комнату. По щекам струятся слезы, но я ничего не могу с собой поделать. Я даже не могу утихомирить эмоции, бурлящие внутри. Но когда я дохожу до Мэтта, то понимаю, что в моем голосе слышны угрызения совести. Я не могу смотреть ему в глаза.
— О боже… Мэтт, мне так жаль.
Брат обнимает меня рукой и притягивает к плечу.
— Фрэнни, тебе не за что извиняться. Ты должна отпустить это.
— Я не могу. — Смотрю на Гейба, прожигающего во мне дыру взглядом. Он словно бы роется у меня в голове, ища ответы.
— Ты должна, или в моем пребывании здесь нет смысла, — Он бросает взгляд на Люка.
Внутри меня все перемешалось, а голова будто набита ватой. Я не способна думать. Но затем сквозь туман до меня доходит одна мысль.
— Мама и папа! О боже! Они просто умрут от счастья, когда увидят тебя! — Дыхание замирает, когда я понимаю, что сейчас сказала, — В смысле…
Мэтт снова прижимает меня к плечу.
— Нет, Фрэнни, они не должны знать. Никто не должен.
— Почему?
— Так положено. Нам строго запрещено показываться кому-либо, кто нас знал. Особенно родным.
