— Почем мне знать? — пожал плечами Хункар, — Наверное, напился — с ним это бывает нередко. Все может быть. Да ты не бойся. Косой Талгат никому, кроме меня, не проболтается… — не совсем уверенно прибавил он.
Глава III
— Будет он молчать, как же! — Соня неприятно усмехнулась, в ее глазах зажглись злые огоньки. — Тебе вон рассказал, и так же легко может разболтать все кому-нибудь другому!
— Нет, нет! — торопливо и, как показалось Соне, виновато замахал на нее руками Хункар. — С чего ты взяла? Ведь Рашмаджан и наш отец вместе были! Он не посмеет!
— «Не посмеет!» — передразнила его сестра, и в этот момент их роли переменились: теперь уже старшей была она, а Хункар внимательно следил за ее жестами и словами.
— Вы оба не умеете держать язык на привязи, — сердито буркнула Соня. — Нет, даже не оба, — поправила она себя, — а все трое: и Рашмаджан, старый пьяный дурак, и твой косой дружок, да и ты сам!
— Но я же только тебе рассказал… — стал оправдываться Хункар.
— Я на твоем месте рассказала бы все отцу, — сестра одарила его жестким взглядом. — Пусть он решает, что делать со своим подельником и с его не в меру болтливым сынком.
— Ты что? — испугался Хункар. — Он же прибьет меня!
— Глупец! — презрительно ответила Соня. — Пятнадцать весен стукнуло, а такой же болван, как твой трепливый приятель! Да он и пальцем тебя не тронет, если ты предупредишь его об опасности. А вот если не предупредишь… то наверняка получишь так, что мало не покажется.
— Странно, — с недетской умудренностью добавила она, — как это тебе самому не пришло в голову? Хорошо, что я умею держать рот на замке. На вас, мужчин, положиться совершенно нельзя.
— Ишь, нельзя… — обиделся брат. — Я, кроме тебя, никому не рассказывал…
Но в глубине души он не мог не признать правоту сестры: женщины с детских лет привыкают к осторожности и осмотрительности, не в пример мужчинам и юношам, большинство из которых беспечны и недальновидны и воображают, что все вопросы легко решаются крепкими мускулами да стальным клинком. Правда, на самом деле Косой Талгат рассказал Хункару совсем немного. То, что по пьянке сболтнул его отец вряд ли могло причинить какие-то неприятности их семьям. Правда, как говорят на базаре, — слово без ног, а пройдет тысячу лиг. Да еще приукрашенное людской молвой. А оговорить ближнего, даже без пользы для себя, кто откажется? Это крепко сидело в голове у Сони, младшей дочери зажиточного торговца Келемета.
Конечно, если бы хоть о сотой доле давних прегрешений жизнерадостного широкоплечего супруга Сиэри стало известно местным, властям, то семейству наверняка бы пришлось бежать и из этого города в поисках нового пристанища. Келемет происходил из семьи аграпурских торговцев, может быть, и не очень богатых, но имеющих твердую почву под ногами. Издревле гирканцы составляли значительную часть населения Турана, знать этого королевства. Все наиболее высокие посты при имперском дворе, должности судей, сборщиков податей и прочие хлебные места доставались обычно гирканцам. Двести-триста лет назад еще существовали законы, по которым гирканцы имели большие преимущества перед другими народами, населявшими Туран, и преступление, за которое гирканец обычно отделывался денежным штрафом, остальным легко могло стоить головы.
Правители Турана, несмотря на многочисленные дворцовые перевороты и распри, всегда были гирканцами — их поддерживали военные. Армия империи, несмотря на то, что последние несколько веков ей приходилось беспрестанно отбивать наскоки кочевников с севера и юга, была все еще сильна, а предания о ее победах в прошлых далеких битвах достигали даже необозримых степей и холодных предгорий Северных Земель, не говоря уж о южных границах.
Набеги в основном совершались на пограничные городки и селения. Разогнав вояк отдаленных гарнизонов имперской армии, обычно уступавших в численности противнику, варвары, ограбив население и уведя наиболее сильных в рабство, снова откатывались назад, растворяясь в бескрайних степях или покрытых лесами горах, — связываться с регулярными силами Турана они все еще не решались. Самарра, Аграпур и другие города в центральной части Турана жили спокойно и зажиточно, но содержание армии с каждым годом требовало все больших и больших средств, это ослабляло империю, и, следовательно, меньше внимания уделялось внутренним делам.
Уже не так, как в старые времена, были расторопны стражи порядка, не такой многочисленной и всепроникающей армия соглядатаев, гораздо легче стало откупиться деньгами даже за крупные преступления: взятки брали все, от мелкого чиновника на базаре до сатрапа, правившего где-нибудь на окраине империи. Нельзя сказать, что люди в старые времена были сплошь честными и порядочными, но все-таки такого всеобъемлющего взяточничества, какое воцарилось ныне в Туранской империи, раньше не встречалось.
Но самая большая опасность подстерегала цивилизованные государства изнутри: не только Туран, но и не менее могущественные и процветавшие когда-то Аквилония и Немедия, Аргос и Зингара на многие десятилетия и века стали ареной кровопролитных религиозных войн.
Сначала сторонников новой веры было немного, и служители монастырей, поклонявшихся Митре и другим хайборийским богам, без труда искореняли ересь удобным и широко распространенным способом — сжиганием отступников на кострах. Но шло время, и число новообращенных росло, их богопротивные идеи проникали во все слои общества. И вот уже в иных краях и некогда всесильным толкователям заветов Солнцеликого Митры приходилось укрываться, теперь для них запалялся огонь, а вопли слуг Всеблагого в свою очередь услаждали слух новых властителей человеческих душ. Чародеи и маги первыми познали мощь новой веры и первыми стали дымом жертвенных костров. Новые боги были невидимы и неслышимы, облик их ведом лишь посвященным, но все люди явствовали над собой тяжелый и давящий покров силы и могущества Незримых.
… Келемет, унаследовав состояние своего отца, приумножать его взялся совершенно иным способом. Множество лавок теснилось на узких улицах родного города, сохранившего, несмотря на трудные времена, свое былое влияние и величие. В этих лавках не только торговали, но и укрывали награбленное.
Келемет решил объединить эти два столь прибыльных промысла. Смелый, отчаянный, он искусно владел любым оружием, так что в скором времени сколоченная им шайка принялась успешно потрошить по ночам склады купцов или грабить подходящие к городу караваны. Много лет он трудился таким образом, превращаясь при дневном свете в почтенного торговца и уважаемого человека; богатство его росло.
Кроме всего прочего, Келемет был умен, хитер и жесток: в его отряде царила железная дисциплина, и любое неповиновение главарю каралось сурово — кровь ни он, ни его подельники проливать не боялись. Они не оставляли свидетелей своих набегов, и так могло продолжаться до того времени, когда пришедшая старость уже не позволила бы ему заниматься этим выгодным ремеслом, но боги рассудили по-другому.
Вожак и его люди настолько обнаглели от своей безнаказанности и, казалось, вечно сопутствующей им удачи, что задумали ограбление одного из знатнейших вельмож Аграпура, ни много ни мало — самого наместника владыки. Но кто-то из шайки проболтался, а может быть, просто предал — они напоролись на многочисленную засаду. В короткой и кровопролитной схватке погибло немало охранников владетельного аристократа, но и шайка Келемета понесла огромные потери: собственно говоря, в живых остались только он, да Рашмаджан.
В такой клоаке, как Аграпур, подыскать новых лихих ребят было несложно, и Келемет хоть на следующий день смог бы набрать себе новых подельников. Но произошло самое худшее — их узнали, и только благодаря тому, что не успели вовремя оповестить городскую стражу, в которой, кстати, у Келемета были верные люди, ему удалось спасти жизнь, вовремя бежав из Аграпура. Гирканец не только сам унес ноги, но спас свою семью, немалую толику денег; да и Рашмаджана исхитрился вытащить. Иначе торчали бы их головы на шестах привычным украшением базарной площади, пока вороны дочиста не обглодали черепа, а ветры и дожди не выбелили кости.
Вот почему Келемету пришлось покинуть свой родной город, богатый и обильный, и прозябать ныне в
