Завязывая пояс халата, Эбби спросила:
— А как ты меня назвал, кстати?
— Детектив Голдерман,— ответил я, все еще смущенный.
Она тоже смутилась. Оглядела себя и переспросила:
— Детектив Голдерман?
И тут я понял.
— Комната,— сказал я.— Это спальня Томми.
— Ну да.
— Я был здесь один-единственный раз,— объяснил я,— когда детектив Голдерман допрашивал меня после… Это кровать Томми!
— Конечно.
Я выпрыгнул из постели.
— Ты голый, Чет,— сказала Эбби.
Я тут же нырнул обратно.
— Что… что…
— Мы с доктором тебя раздели,— пояснила она.— Он помог мне перенести тебя сюда.
— С доктором?
Мое замешательство становилось все сильнее и сильнее. Я поднес руку к голове, и мои пальцы коснулись ткани. Ощупав всю голову, я обнаружил, что она обмотана бинтами и еще чем-то вроде пластыря.
— Что за черт? — спросил я.
— В тебя стреляли.
Тогда я все вспомнил. Машина остановилась, я открыл дверь, зажегся свет, потом раздался выстрел, и я -увидел дырку с трещинами в лобовом стекле, у меня зашевелились волосы; потом — крик Эбби, и наконец резкая тьма, как будто я смотрел телевизор и у него внезапно погас экран.
Я затрепетал, ощутив настоящее благоговение перед самим собой.
— Значит, в меня стреляли?
— В голову,— уточнила она.
Это вдруг показалось мне невозможным.
— Нет, нет,— возразил я.— Если бы мне выстрелили в голову, я бы умер. Или, по крайней мере, находился бы сейчас в больнице.
— Пуля только содрала кожу.
— Содрала кожу?
Какой ужас.
— Она не попала тебе в голову,— терпеливо объясняла Эбби.— Она просто как бы скользнула сбоку. Вот здесь, над твоим левым ухом.
Я дотронулся до головы над левым ухом и почувствовал очень сильную боль. Под повязками моя голова отозвалась на прикосновение резким «бам-м-м».
— Ох,— выдохнул я и оставил свою голову в покое.
— Доктор сказал, что пуля сорвала немного кожи и оставила крошечную вмятину на твоем черепе, но ты будешь…
— Вмятину?
Все мое участие в диалоге ограничивалось изумленным повторением отдельных слов Эбби. Но я слышал сразу столько всего, повергавшего меня в недоумение, что просто не знал, о чем спросить в первую очередь.
— Просто маленькая вмятина,— повторила она успокаивающе.— Почти незаметная. Доктор сказал, чтобы ты полежал в постели день или два, а потом какое-то время старался не перенапрягаться, вот и все.
— И можно не ложиться в больницу?
— Конечно. Честное слово, Чет, это совсем легкая рана. Доктор сказал, что пролетевшая пуля сразу как бы прижгла ее, к тому же она сильно кровоточила, и кровь ее промыла, и поэтому…
— Я не хочу ничего об этом слышать,— прервал я ее. Потом осторожно приложил руку к голове — впереди, не слева — и сказал: — Больно.
— Доктор дал мне таблетки для тебя.
Эбби вышла.
Пока ее не было, у меня наконец появилось свободное время, чтобы немного разобраться в ситуации, и когда Эбби вернулась, я уже обдумал несколько вопросов, которые хотел бы задать ей. Я проглотил две маленькие зеленые таблетки, запил их водой, вернул ей стакан, поблагодарил и спросил:
— А полиция?
— Что полиция?
Она поставила стакан на столик и присела на край кровати.
— Ты их не вызывала?
— Боже праведный, нет,— ответила она.
— Боже праведный, нет? Боже праведный, почему нет?
— Потому что мафия пыталась убить тебя,— объяснила Эбби.
Я опять пришел в замешательство.
— Прошу прощения,— пробормотал я,— но мне кажется, что это как раз чертовски подходящая причина, чтобы их вызвать. Хотя бы потому, что только так можно получить защиту полиции.
Она покачала головой.
— Чет, ты разве не знаешь, что происходит, когда мафия кого-то преследует, а он обращается в полицию за защитой?
— Он эту защиту получает,— ответил я.
— Нет. Чаще всего его выбрасывают из окна. Ты что, никогда не слышал о взяточничестве? О подмазках? О купленных полицейских? Ты думаешь, Томми мог заниматься букмекерством на виду у всего Манхэттена, и полиции при этом постоянно не платили? Ты думаешь, что в распоряжении боссов Томми нет легавых, которым регулярно платит мафия?
— Да брось,— сказал я.— Ты опять впадаешь в паранойю. Ты все время…
— В последний раз, после того как ты это говорил,— напомнила она,— ты едва не получил пулю в голову.
Мне стало не по себе, хотя, конечно, это было нелепо. Смешно принимать всерьез такие вещи, это вроде старого суеверия насчет третьего, прикуривающего от одной спички. А с другой стороны, ведь сколько людей тем не менее зажигают новую спичку для третьей сигареты? Таких сотни. И я — один из них.
И все-таки то, что она говорила, в самом деле казалось мне довольно диким. В меня стреляли. В голову. Как я вообще могу думать о том, чтобы не обращаться в полицию?
— Что же мне тогда делать? — спросил я.— Боже мой, да они снова примутся стрелять, как только опять меня увидят. Я не могу пойти ни домой, ни на работу, я не могу даже пройтись по улице.
— А тебе и не надо этого делать,— успокоила она.— Доктор сказал, что ты должен оставаться в постели, так что оставайся здесь, и будешь в полной безопасности. Никто ведь не знает, что ты здесь. Никто даже не знает, что я здесь.
— Ну да,— согласился я.— Я буду лежать здесь два дня, а потом пойду, и меня застрелят.
— Нет, не застрелят, Чет,— уговаривала она.— К тому времени они прекратят тебя преследовать.
— Очень приятно это слышать. Правда, у меня есть кое-какие сомнения.
— Да не сомневайся,— сказала она.— Ты только задумайся об этом на минутку.
— Лучше не надо.
— Чет, не будь глупеньким. Спроси себя, почему они пытались тебя убить?
— Я не хочу задавать себе такие вопросы. Я не хочу об этом думать.
— Ответ заключается вот в чем,— не отставала она.— Они все еще думают, будто ты имеешь
