Однако дальше дела пошли ещё хуже…)
И восташа сами на ся. И несть между ними правды.
(Вот так… Это по-нашему.
Только варагов прогнали и не успели городов понастроить, как тут же вцепились друг другу в чубы. Пошли междоусобицы.
Просто Ирак какой-то времен расцвета американской демократии!
Интересно, какой всё-таки режим был до „Начала руския земли“?)
…В лето 6711. Взят бысть Рюриком Киев и силой тотарскою.
(Опа-на! Рюрик, стал быть, „тотарский“ вождь? Во всяком случае, спокойно корешился с ними.
Это уже 1202 год.)
…В лето 6712. Явистась три солнца на небеси, а четвёртое на западе посреди неба, аки месяц, подобно дуге. И стояше то знамение от утра до полудня.
(Замечательно! Это уже сообщение нам понятное – и наших предков, стал быть, могучих космические тарелочки донимали, неопознанные летающие объекты в небе часами и над ними тоже висели да висели!)
…В лето 6777. Князь Дмитрий Александрович с новгородцы, а со псковичи князь Домант поби немецкую многогую землю. Воевода их был тогда Великая Свинья.
(Это 1207 год.)
…Град Гледен, рекомый последи Устюг…»
(Вот это да!
Так это же моя малая родина!! Так вот зачем меня Серафимушка погнал сюда, в мошкарную Мордовию! Я ведь и, правда, хотела купить дом где-нибудь в окресностях Устюженских, но там у меня уже давно нет никакой родни. В небесной канцелярии, значит, слегка напутали тамошние бюрократы – вместо Устюга (Гледена=Видного) дали мне направление на Виндру, а она ведь тоже от слова «Видное». Переводят это название как «Видное место».
Гледен = Глядеть = Градить, ведь «л» = «р» у народов, грассирующих «р», а почти вся Европа такая. Значит, «город» это просто «видное место», всё верно, ибо стоит город, как правило, на холме.)
…Из Летописца Льва Вологдина.
(Всё замечательно, но как мой почти что сродник, уроженец той же местности, а может, и, правда, мне какая-нибудь родня, – его труд, конечно, – здесь оказался?)
«Восприял я намерение учинить летописание о граде Устюге Великом того ради, понеже бо древних времён человецы вся в мире бываемая силою разума своего твердо в памяти содержали, и друг друго приимательно повествуемая так, как ныне писанное пред очима имели.
Впротчем, прошу тя, любезный читателю, ежели что трудолюбезным твоим изобрящешь тщанием, то молительно прошу: всё оставляше нами исправить, недополненное дополнить, недоконченное докончить, наше же скудоумное сочинение покрыть остротою просвещённого твоего разума.
А во всех моих погрешениях меня удостоить прощения.
Ваш послушный раб и слуга Усюга Великого Успенского собора священник Лев.
…В древние времена град Устюг Великий имел своё основание и местоположение на горе, которая и доныне нарицается Гледен, почему и град был нарицаем тогда по имени тоя горы Гледен. А граждане нарицаемы устюжане для того, что они житие свое имели при устье рек Юга и Сухоны…
(Здесь написано над строкой и другими чернилами.)
Оный древний град Гледен от нынешнего, в Чёрном Прилуке состоящего, града Устюга, яко три версты до монастыря Живоначальныя Троицы…
(Опять совпадение!
У нас, в Виндре, тоже храм Живоначальные Троицы!!
И стоит он, как и весь центр, а также мой дом, на горе! И зачем его потом переименовани в „Петра и Павла“?)
…а от монастыря до тоя высокой горы Гледена через пахотную землю по полям, яко едина верста.
Гора оная Гледен, весьма превысокая, того ради и нарицается Гледен, ибо с поверхности тоя на все окрестности смотреть удобно.
Под тою горою Гледеном помянуемые реки Юг и Сухона, совокупившиеся во едино слияние, третью реку из себя производят, которая особое себе восприемлет именование – Двина, а Двина потому наречется, что сдвинулись две реки и произвели из себя третью.
В тыя прошедшие древние времена близ града Гледена (рекомого последи Устюга), построена вышеупомянутая святая обитель Живоначальная Троица, которая и доныне зрится.
Близ сего древнего града Устюга жительство имели родители святого и праведного Иоана, Устюжского чудотворца…
(В голове моей наступила полная темень. Здорово было бы, если бы он, этот самый праведный Иоан, был сам Креститель Иоанн.
Далее, строк семь, текст подпорчен сыростью и плесенью, совсем не читается.)
…Кем буде сия церковь разрушена, тот буде проклят, а кто восстановит храм, тот благословен будет…
(Далее замазано две строки.)
…иде же и доныне богоспасаемый град Устюг и вся Уфтюжския волости».
(«ф» = «с», это же открытие, значит, так всё-таки по-русски писали! А «с» = «т»! Как в английском: межзубный «с» читается как «т». И Афины пишут по-английски, как «Атены» = «АШеп»!!!
А ведь о культурных связях с англоязычным миром в те времена нам история ничего не рассказывает!)
Я гладила обложку тетради с трепетом и большой радостью, даже с каким-то детским восторгом, вот уж не думала, что в этих глухих местах судьба подкинет мне такой подарок!
Ради этого стоило разок свалиться в «преисподнюю».
Я отложила пока тетрадь с Летописцем и стала листать вторую.
Интересно, что там?
Бумага в этой книге была светлее, и чернила не так поблекли, в некоторых местах они отливали ещё вполне заметно золотистой зеленью. Это, похоже, повесть, возможно, успешная проба пера автора дневника. Сентиментально и чувствительно были даны портретные характеристики персонажей. Но дальше действие закручивалось с невероятной остротой.
Это же… настоящий дворцовый детектив!
…В этом доме, когда впервые переступила его порог, я нашла в куче хлама, сваленного посередине комнаты, очень странное фото, похоже, дореволюционного или около этого, года.
Трое – мужчина средней комплекции, лет сорока пяти на вид, не меньше, в солдатской форме, рядом с ним, на стуле, стройная женщина в простом тёмном платье по фигуре, по левую руку очень худенький мальчик в картузе, с тонким, почти прозрачным лицом, возможно, ему было здесь около десяти лет.
Многие старики, кто видел это фото, сразу говорили на мой вопрос:
– Кто это?
– Да это же вылитый Николай! А я смеялась:
– И вдруг здесь оказался!
Странно, теперь я вспомнила это фото, и мне уже не казалось, что это глупая шутка или простое совпадение. Фотография и потом, много лет спустя, всё ещё висела на стенке, рядом с моей кроватью, над календарём с изображением царской семьи. Как раз обсуждался в тот год вопрос о канонизации невинно убиенных. Сходство лиц было потрясающим – Николай и цесаревич Алексей – одни и те же люди, только в разных одеждах. На коллективном портрете они в пышных царских одеяниях, а на моей фотографии – в простой одежде. Но как раз тогда, перед революцией, было модно фотографироваться в одеждах простолюдинов. Такие фото часто и охотно публиковали иллюстрированные журналы. В любом случае, я к этому фото относилась с должным пиететом и не решалась убирать его с глаз людских по какой-то непонятной мне самой причине. Кстати, «озорники», лазившие по домам после отъезда хозяев, тоже это фото по какой-то случайности не тронули. Обычно всё, что не годилось в покражу, срывалось со своих мест, бросалось на пол и уничтожалось. Все мои книги и журналы с этажерки были изрваны в клочья, свалены в
