Быстро он обернулся, однако.
Но – стоп.
Глянул и… поехал дальше? Поехал дальше… Что-то мне всё-таки показалось странным в нём.
Что?
Ах, да! Понимаю. Он глянул на меня не просто, а деловито-быстро «оглядел-будто-одел» меня беглым цепким взглядом, как обычно оглядывает мать своё дитя перед тем, как отпустить его в путь, ну, в школу или на прогулку, одного.
Всё ли с дитём в порядке? Именно так он посмотрел на меня. И это было очень странно. Ведь, в сущности, мы были совершенно незнакомыми людьми, а в поезде, у окна – это не было даже разговором, так что-то…
Но смута меня не отпускала, подсказывая – это ещё не всё. Я напрягла внимание и пристально, как ревизор, обследовала все без исключения уголки ближней памяти.
Есть!
А именно: когда
Да, я не почувствовала ни малейшего шевеления воздуха! А это было, конечно, противоестественно.
Воздух должен был шелохнуться, меня должно было просто обдать свежачком!
Но, тем не менее, этого почему-то не произошло.
Я стала внимательно всматриваться в петляющую полоску щебёнки, вслед удаляющейся фигурке на велосипеде. Дорога круто шла в гору, но он не крутил педалями! Однако ехал по-прежнему очень быстро. Его плащ развевался, подобно большим мощным крыльям, довольно длинные волнистые волосы, раньше стянутые резинкой в пучок, теперь вольно метались по плечам.
Он, несомненно, теперь был похож на птицу.
Да, он легко и плавно летел по дороге, над дорогой… А дорога была не из масла! Это просто такая хорошо утрамбованная щебёнка, и уже кое-где порядком раздолбанная.
Но вот моим глазам стало нестерпимо больно. Яркая внезапная вспышка заставила меня зажмуриться.
Лучи солнца, отражаясь от купола, теперь нещадно слепили мои глаза, и как я ни щурилась, я не могла и дальше разглядывать его – мне его уже почти не было видно, вот он и вовсе скрылся в сияющем потоке солнечного света…
Я прошла ещё шагов сто, теперь солнце уже не слепило мои глаза, оно ушло за купол храма, и мне его было почти не видно. Я стала всматриваться в сразу сильно потемневшее пространство дороги. Мне вдруг захотелось поболтать немного с этим человеком.
Возможно, он тоже сегодня возвращается в Москву. Интересно, куда он свернёт – дорога у храма раздваивалась. Но, к своему огорчению, сколько я ни вертела головой, его так и не смогла нигде обнаружить.
Он просто исчез, словно слившись с потоком солнечного света или растворившись в нём…
Да, храм по-прежнему закрыт на большой засов, воскресная служба последние годы ведётся только утром. Он не мог туда влететь на своём велосипеде! Тем более, через закрытые на засов массивные врата!
Господи, что происходит с моми глазами? Пора, давно пора начинать есть чернику вёдрами…
Раздосадованная этим происшествием, я снова вышла на обочину и решила немного посидеть на траве. Надо всё обдумать. Собственно, куда я так сильно спешу? До трёх ещё время есть.
И тут я снова пережила шок, мне стало совсем нехорошо – на траве, у моих ног, лежал пластырь…
Мой пластырь! Тоска…
Опять тревожить Дусю, заново лепить на рану повязку.
Я, цепенея от мысли о том, что кровь уже льёт из раны ручьём, осторожно приложила ладонь к тому месту, где была рана на бедре. Однако, юбка, похоже, пока сухая. Неплохо уже.
Рана, хотя это и казалось фантастикой, всё же могла слегка затянуться за эти часы.
Я осторожно просунула пальцы в дырку на юбке, слегка ощупала рану – так и есть, хотя пластырь слетел, но рана всё же не кровоточила, пальцы мои оставались сухими.
Слава богу, хоть это!
Вокруг по-прежнему никого. Я, извернувшись по-змеиному, приподняла край юбки.
Раны… вообще не было!
Да, это так, кровоточащей раны на бедре не стало.
На том месте, откуда ещё час назад обильно лилась кровь, теперь ярко алел небольшим зигзагом, сантиметра на три, свежий шрамчик.
Единственное напоминание о том кошмаре, что произошёл утром.
Я хотела поднять пластырь, но тут, неизвестно откуда, бешеным порывом налетел ветер, взвыл так, как обычно воет, засталяя скрипеть и визжать печную трубу, осенний шквал в самый разгар ненастья. Он тут же подхватил мой пластырь, закрутил его, словно торнадо, и понёс дальше лугом, той дорогой, которой я шла сюда – за спасением.
Пластырь, оттого, что ветер всё время вертел его, зрительно как бы увеличивался в размере и вдруг стал похож на какое-то богомерзкое серое существо…
Затем это странное призводное – последнее воспоминание о моем мучении, с воем и визгом взлетев над зарослями камыша, окончательно скрылось в болоте. Ветер тут же стих. О боже! Чего только не привидится!
Я вздохнула с облегчением и встала. Ладно, у меня был трудный день, и это многое объясняет – и воющий пластырь и растворившегося в потоке солнечного света летящего велосипедиста…
Однако всё же надо идти дальше – мне предстоял путь, ничуть не легче уже мною пройденного.
Я снова обретала хватку. Со мной и ранее не раз случались не поддающиеся простому объяснению вещи, и я часто действовала неведомыми доселе мне путями.
Но вот как раз сегодня произошло нечто уж очень экстраординарное. И я больше не была уверена в том, кто же я на самом деле – альтруист, думающий день и ночь об общем благе и счастье человечества или жалкий презренный эгоистишко, страстно любящий лишь своё убогое «ё-моё». И я знаю – это весьма странное, неприятное ощущение, сродни чему-то вроде умопомешательства, – теперь надолго застрянет в моём сознании.
А ведь ещё и суток не прошло – и такая вот со мной случилась метаморфоза! Одно ясно: лишь слабым моим рацио этого не постичь. Но теперь я, трезвее, чем когда-либо, понимала, что, оставаясь в рамках привычных понятий, никогда не смогу ни осмыслить того, что в эти часы со мной случилось, ни воспрепятствовать тому, что ещё со мной, такого же неординарного, возможно, когда-либо произойдёт. Мне просто предстояло с этим жить.
И я могу лишь, изредка предаваясь бессмысленным страданиям, искренне сожалеть о том, что в человеческую природу веками внедрялось такое самообольщение, столько всякого сора лжеучений и сомнительных верований, что не так-то легко вдруг стать беспристрастным судией даже своих, самых тайных, человеческих побуждений – даже если этого очень хочешь.
На всё воля Божья, однако.
Аминь.
СТИХИ
Вольный бег
Круговорот меня в природе
