Но Герман никого не слушал. Он окончил школу с золотой медалью, был перворазрядником по боксу, чемпионом Казахстана по плаванию вольным стилем и по спортивной радиопеленгации, именуемой также «охотой на лис». В СССР эта игра поддерживалась на государственном уровне, а после фильма Вадима Абдрашитова стала особенно популярной.
Он бесстрашно поехал в Москву поступать на мехмат.
Судьба школьных медалей в СССР была прихотлива. То они учитывались при приеме в вузы, то не учитывались, в зависимости от того, какая именно административно-педагогическая теория торжествовала на данном отрезке времени. Герману не повезло, он попал на низшую точку синусоиды. Медали не учитывались, они участвовали только в «конкурсе аттестатов». Это означало, что если ты набрал равное количество очков с другим претендентом, но твой аттестат лучше, ты проходишь, а он – нет. Но сдавать все равно надо все четыре экзамена. А на мехмате до начала экзаменов надо пройти еще некий таинственный «коллоквиум». По-русски – собеседование.
Приехав в Москву летом 1985 года, семнадцатилетний Герман снял у какой-то старушки комнату недалеко от Казанского вокзала и двинул в университет подавать документы. Тут и узнал про коллоквиум. Герман записался. Он ничего не боялся, уверен был, что с его аттестатом, с его спортивными достижениями обязательно примут.
Коллоквиум произвел на него тягостное впечатление. Его знания по математике никого не интересовали. Как и его спортивные победы. Герману задавали совершенно идиотские, с его точки зрения, вопросы. Например, что это ему вздумалось ехать так далеко от родных мест? Неужели он не нашел достойного вуза где-нибудь поближе к дому?
Особенно старался один тип, на вид – типичный партработник с глубокими залысинами на лбу и длинной лошадиной челюстью. Герман сразу увидел в нем врага. Сидел этот тип не в центре стола, а где-то сбоку, но суетился больше всех. Даже сказал, что «нехорошо так оголять фронт наших научных кадров на местах».
Герман был уверен в своих силах. Он, как мог, отбрехался на коллоквиуме и начал сдавать экзамены.
Первым экзаменом было сочинение. Герман выбрал «Образ Чичикова в поэме «Мертвые души» и получил тройку: не раскрыта тема. Тут бы ему и отступить, но он заупрямился, подал апелляцию, а сам пошел сдавать математику. За письменный экзамен ему поставили «пять». Он так и думал: математика – это вам не сочинение про Чичикова, где против написанной им фразы «Но колесо истории не повернуть вспять» кто-то сугубо умный красными чернилами начертал резолюцию: «У истории нет колес!» Тут не скажешь, что «тема не раскрыта». Но был еще и устный экзамен, и тот самый тип с залысинами на лбу, в котором Герман еще на коллоквиуме распознал врага, взялся за него всерьез.
Герман ответил на все три вопроса по билету. Тип с залысинами задал ему дополнительный вопрос: предложил с ходу решить километровой длины уравнение. Герман решил.
– ?Три, – объявил экзаменатор.
– ?Почему? – спросил Герман. – Уравнение решено правильно.
Экзаменатор окинул его снисходительным взглядом, подошел к доске и постучал по ней мелком. Видимо, это был его фирменный трюк.
– ?Вот здесь у вас… решение не оптимальное. Функция вырождается.
– ?Это был дополнительный вопрос. Я правильно ответил по билету.
Преподаватель явно был доволен собой.
– ?А мехмат МГУ, молодой человек, – это вам не какой-нибудь заштатный вуз. У нас повышенные требования.
– ?Ладно, подавитесь. – Герман в бешенстве разорвал экзаменационный листок.
– ?Да вы не переживайте, – утешил его экзаменатор, даже не обидевшись на «подавитесь». – Поступите в какой-нибудь другой институт. Поближе к дому.
Много лет спустя, когда Герман был уже преуспевающим московским бизнесменом, он как-то раз увидел в одном дворе жалкого, оборванного старика, роющегося в мусорном контейнере. От былой вальяжности не осталось и следа, но он узнал лицо, узнал лошадиную челюсть и эти характерные залысины. Они уже сомкнулись двумя рукавами, оставив надо лбом жалкий островок растительности.
Сам Герман попал в этот двор по чистой случайности: шел на деловую встречу, и двор оказался единственным местом, где можно было поставить машину.
Старик тоже его узнал. Вспомнил. Такого великана, как Герман, с его лицом тевтонского рыцаря, трудно было забыть. Стояла зима, старик в ужасе засуетился, заметался возле мусорного бака, видимо, решил, что сейчас его будут бить. Он поскользнулся на голом льду и ухватился за край контейнера, чтобы не упасть. Герман подошел, вынул бумажник, выгреб оттуда всю наличность и протянул старику. Тот взял деньги дрожащими руками. Глаза у него слезились – то ли от мороза, то ли от благодарности, то ли от пережитого страха. Он так ничего и не сказал: торопливо сунул деньги в карман обтерханного пальто и заковылял прочь. Герман тоже промолчал. Все и без слов было ясно.
А тогда, в июле восемьдесят пятого, он не пошел на последний экзамен – по истории, – забрал документы, прекрасно понимая, что с такими оценками у него нет шансов ни в каком «конкурсе аттестатов». И ни в какой другой институт поступать не стал. Герман позвонил родителям рассказать о своем провале, а отец попросил его поскорей вернуться домой. Мать надо срочно везти в центральную больницу Алма-Аты на операцию. Там очередь на год вперед, но образовалось «окно», и ее берут. Но он, отец, свой отпуск уже отгулял, с ней отсидел, пока сын был в Москве, его не отпустят, а на заводе, как на грех, авария – котел лопнул, и без его помощи никак не обойтись.
Герман вернулся домой и отвез мать в столицу, где ей удалили все женские органы.
– ?Еле успели, – сказал Герману хмурый, уже очень немолодой хирург, непрерывно дымивший папиросой за дверями операционной. – Еще немного, и пошли бы метастазы.
Герман знал, что он тоже из ссыльнопереселенцев, хотя и не немец.
– ?Спасибо вам. Вот. – Герман смущенно протянул хирургу конверт с деньгами. – Тут немного, но это все, что у нас есть.
– ?Молод ты еще – деньги мне совать. – Врач отстранил конверт. – Постарайся увезти мать из Джезказгана. Уж больно экология там паршивая… Сейчас многие из ваших в Германию уезжают.
– ?Мои родители не хотят в Германию, – вздохнул Герман. – Они хотят только на Волгу.
– ?Ну, куда-нибудь, лишь бы подальше отсюда.
Герман на все деньги, предназначенные врачу, накупил папирос «Казбек» – получился целый короб! – и вручил ему. Папиросы хирург взял. А Герман повез маму в санаторий на озере Иссык-Куль, ей дали путевку. Но пока она восстанавливала здоровье в санатории, все сроки прошли, вступительные экзамены закончились, а он так никуда и не поступил. На следующий год весной Герман попал под призыв.
Военный комиссар, увидев высокого, богатырски сложенного светловолосого парня, предложил ему пойти служить в кремлевский полк. Герман знал, что в кремлевский полк берут высоких призывников славянской наружности.
– ?На мехмат я не гожусь, потому что немец. А в кремлевский полк, выходит, гожусь? Да пошли вы…
В результате Германа направили в школу ВДВ, и он попал в Афганистан. Это был уже исход войны, но именно тогда советское руководство предприняло последнюю отчаянную попытку решить вопрос военным путем.
Герман воевал храбро, но на рожон не лез. Он понимал, что должен вернуться живым. Ему здорово повезло: он не попал в плен, ранен был не то чтобы легко, но удачно – оба раза пулей и чисто, навылет. Даже в Союз не отправили: подштопал его в Кабуле прекрасный врач, Юрий Афанасьевич Бубелец. И отправился Герман обратно на передовую.
Он не пристрастился ни к водке, ни к наркотикам, его здоровый, закаленный спортом организм инстинктивно отвергал всяческие яды. И «афганский синдром» перенес сравнительно легко. В душе у него жил трезвый и расчетливый немец, хотя – в этом Герман был убежден – не такой подлый, как пушкинский почти тезка Германн. Он вернулся по знаменитому мосту вместе с армией генерала Громова в феврале 1989 года.
В тот же год, хотя в стране многое изменилось до неузнаваемости и немцев перестали отсеивать по
