Старший приказал двоим охранникам погрузить тело в «Скорую», а сам, повернувшись к незадачливым грабителям, протянул:
– ?Ну, ребята, вы попали…
Герман вместе со всеми давал показания милиции. Действовал он уже механически, не вдумываясь в смысл собственных слов. Да, увидел через витрину. Предупредил напарника. Нет, закрыть двери не успел. Электрошокер заметил слишком поздно. Жаль, что досталось не ему, а Коваленку. Сорок пять лет, больное сердце. Остались жена и трое детей. Семь и пять лет. Младшему полгода.
Именно смерть Коваленка и стала точкой пересечения для Германа Ланге и Аркадия Ильича Голощапова. Тем самым местом встречи, которое изменить нельзя…
Аркадий Ильич Голощапов слыл человеком беспощадным. В Интернете писали, что на любую вину у него один приговор – смерть. Герман не слишком доверял интернетовским источникам, мысленно все делил на двести, но в уме у него застряла фраза старшего по расчету: «Ну, ребята, вы попали». И не сама даже фраза, а то,
Началось следствие, и к Герману стали обращаться родители несостоявшихся грабителей, чтобы изменил показания. Пришла прямо к нему в съемную квартиру роскошная, умело молодящаяся дама в золоте и бриллиантах, мать невольного убийцы Коваленка.
– ?С вдовой я договорюсь, – уверяла она светским тоном, словно речь шла о цене загородного особняка. Или пучка редиски на рынке.
– ?О чем? – мрачно спросил Герман. – Купите ей нового мужа?
– ?Я дам ей столько, что она сама купит себе мужа, если захочет. Но и вы поспособствуйте. Послушайте, я наводила справки. Вы же хотите перевезти сюда родителей из Казахстана, верно? Мой муж мог бы вам помочь.
– ?Я сам перевезу родителей, без вашей помощи. Показаний менять не буду. Все предельно ясно: ваш сын убил человека.
– ?Непреднамеренно, – вставила дама. – Они же еще дети! Это была просто игра.
– ?Расскажите это на суде. Советую нанять сыну хорошего адвоката. Больше я ничем не могу вам помочь.
– ?Конечно, можете! Я понимаю, вы озлоблены…
– ?Вы даже представить себе не можете,
Дама ушла в слезах. Приходили и другие – умоляли, подкупали, угрожали. Герману все это надоело, он пожаловался директору охранного агентства. А тот устроил ему встречу с Голощаповым.
Аркадий Ильич Голощапов оказался человеком чрезвычайно колоритным. Во всех отношениях. Он был из так называемых «крепких хозяйственников», завладевших в начале 90-х предприятиями, которыми руководили при советской власти. Но, в отличие от других «красных директоров», растерявших захваченную собственность в экономической сумятице, Голощапов сумел удержать и приумножить «прихватизированные» владения.
Стихийный рыночник Голощапов втайне ненавидел советскую власть и не считал, что он ей чем-то обязан. Напротив, он твердо знал, что всем обязан только самому себе. Разумеется, Аркадий Ильич не выступал против советской власти открыто, но умело пользовался всеми недостатками нелепого, неповоротливого бюрократического механизма.
Его безумно раздражала необходимость отсиживать на партсобраниях, произносить какие-то дурацкие речи, распинаясь в верности двум кабинетным идиотам XIX столетия и одному фанатику-сектанту, дожившему до 20-х годов века нынешнего. В молодости приходилось конспектировать и заучивать наизусть их сочинения, но Голощапов быстро продвинулся на начальственные должности и завел себе секретаря из комсомольцев, которому и поручил эту нудную работу. И все-таки партсобрания бесили его до чертиков. Столько времени тратить впустую на ритуальную говорильню, когда можно употребить его с толком!
Но, раз таково было поставленное любимой партией условие, а иначе к собственности никак не подступишься, Голощапов терпел. До поры до времени. Правильно Бенджамин Франклин сказал: «Время – деньги». Вот его Голощапов, пожалуй, не отказался бы конспектировать, хотя не любил никаких умствований вообще.
В любом деле Аркадий Ильич мужицкой хваткой нащупывал прежде всего материальный интерес. Платили бы рабочим, сколько они заработали, а не сколько партия скажет, не понадобилось бы никакое соцсоревнование. А плановое распределение ресурсов?! С какого квасу Голощапов должен покупать разные там нормали, узлы и даже целые агрегаты на Дальнем Востоке, когда под боком, в Казахстане, делают точно такие же? Потому что на Дальнем Востоке завод построили и его надо загрузить работой, чтоб не простаивал? А на хрен строили? Голощапова спросили? Голощапов вам тут же сказал бы, что никому такой завод не нужен. Ах, вам надо чем-то занять население? Придумайте что-нибудь другое. Не можете? Чего ж тогда в правительство лезли?
Да, а запчасти?! Полетит какая-нибудь шестеренка, и выйдет из строя весь агрегат. А новую не достать, она, видите ли, планом не предусмотрена. Жди следующего года и тогда уж выписывай новый агрегат. Да не один, а то не дадут. Проси сразу десять, дадут пять. На хрен Голощапову пять агрегатов, когда нужен, допустим, один? Чтобы загрузить железную дорогу? Голощапов не обязан думать еще и за железную дорогу. С какой стати? Потому что два кабинетных идиота так сказали еще в XIX столетии? Да пошли они! Голощапову с его места виднее, что ему нужно, а что нет.
Пять агрегатов Аркадий Ильич, конечно, брал, если давали. Ему уже и один не был нужен, потому что ту полетевшую шестеренку он давно заменил, купил на черном рынке. Не простаивать же производству в самом-то деле из-за одной шестерни! А на черном рынке он и агрегаты ненужные толкнет другому бедолаге-директору, которому без них беда и полная засыпь. Но он тяжко недоумевал: кто придумал такие дурацкие правила и зачем? Да, правила эти его обогащали, только без них было бы гораздо лучше. Он обогатился бы куда больше, играя в открытую, но… ничего не поделаешь, приходилось терпеть.
Аркадий Ильич стал миллионером еще в глубоко советские времена. Балансировал на грани, но ни разу не попался. Не такой он был дурак, чтоб покупать сливочное масло в московских магазинах, а потом выдавать его за произведенное в совхозе, как один идиот, который загремел при Хрущеве. Он видел все дыры, все прорехи советской экономики и эксплуатировал их себе на пользу. И ОПГ – организованную преступную группировку – из ловких снабженцев сколотил еще тогда.
Тот секретарь из комсомольцев стал его правой рукой. Умел, шельмец, толково составлять заявки, да и речи классиков знал чуть не наизусть. Он был амбициозен и рвался в партию, но пятая графа подкачала, в ней можно было сразу писать «да». Кто ж выделит партийную квоту на парня по имени Леня Фраерман? Но голова у Лени работала справно, и Аркадий Ильич держал его при себе, подкармливал, хотя с партийной рекомендацией помогать не стал.
«Ты, Лёнчик, счастья своего не знаешь, – приговаривал он мысленно. – Вступишь – и улетишь от меня, ищи потом ветра в поле! Нет, ты здесь посиди, мне послужи, а там еще посмотрим, как оно все повернется. Может, ты мне еще и спасибо скажешь».
Лёнчик смотрел на вещи точно так же, как Аркадий Ильич, только был по молодости более откровенен.
– ?Если б не вся эта лабуда, – вздыхал он, – планы-шманы, партия-шмартия и тэ дэ, и тэ пэ, мы бы таких бабок огребли!
И глаза его при этом горели волчьим жадным блеском, а слюна не помещалась во рту.
– ?Язык не распускай, отрежут, – обрывал его Голощапов. – Чтоб я этого больше не слышал.
– ?Да ладно, Аркадий Ильич, тут все свои…
– ?Это кто тебе тут «свой», Фраерман? – серчал Аркадий Ильич. – Ты ври-ври, да не завирайся.
Голощапов не был антисемитом, но Лёнчик, конечно, считал, что был. Обидчиво сопел и уходил, насупившись. До следующего раза. Тем не менее у них сложился крепкий рабочий тандем.
