Они вернулись в гостиную; капитан принес из кабинета пишущую машинку. Поставил ее на низкий столик светло-коричневого полированного дерева и подошел к врачу, который собирался пройти в кухню. О чем-то спросил его, и врач тотчас кивнул:
— Без сомненья! Именно этот нож!.. Один сильный колотый удар в горло, сверху наискось вниз… вероятно, задета большая артерия или даже сердце… Сразу, полагаю, почти мгновенно… Форма раны… голову даю на отсечение… этот нож. Вскрытие и лабораторный анализ бесспорно подтвердят… Что?.. Или же… Да вы приглядитесь. Определенно правша… стопроцентно. И если не ошибаюсь, она стояла здесь, вот на этом месте, ей и в голову не пришло защищаться. Капли крови на пороге. Их форма. Опыт мне подсказывает, что они упали отвесно — вниз на порог. Иными словами, жертва стояла. Ну, а потом падала. Фотографии определят точно.
— Совсем не защищалась? — сказал капитан раздумчиво. — Значит, они хорошо знали друг друга, — он испытующе посмотрел на Славика, сидевшего на диване, обтянутом таким же золотистым бархатом, что и оба кресла; казалось, он вообще не прислушивается, скучающе покуривая. Врач пожал плечами и прошел в кухню. Капитан вернулся к Славику; они продолжили разговор:
— Ваша жена была левша или правша?
— Правша. А что?
Капитан не ответил.
— Во всяком случае, вам же не приходит в голову, что она сделала это сама? — спросил Славик язвительно.
— Если позволите, вопросы буду задавать я, — твердо сказал капитан. — Кстати, насколько я заметил, вы тоже правша.
— Капитан, — прервал их дактилоскопист. — Мне еще не доводилось слышать, чтобы кто-то сначала покончил с собой, а потом тщательно вытер ручку ножа, которым зарезал себя.
— Никаких отпечатков?
— Ни следа, — отрицательно покачал головой дактилоскопист.
— Странно, — заметил подпоручик. — Почему он стер отпечатки только с ручки ножа, а про бутылку из-под водки начисто забыл. И про рюмки.
— Как так?
— Забавно, правда? — рассмеялся дактилоскопист. Он облизал губы кончиком языка, большим и указательным пальцем пригладил моржовые усы и досадливо добавил: — Полнейшая бессмыслица. Из этой пивной бутылки, должно быть, пил сам святой дух. Выпита до дна, и, однако ж, никто не держал ее в руках. Абсолютная чистота.
— Зато пепельница переполнена, — заметил подпоручик.
— Я к ней еще не приступал.
— Псих. Или кто-то помешал ему, — предположил подпоручик.
— Может, он был настолько пьян, что вообще не ведал, что творит, — сказал капитан будто сам себе и следом же спросил: — Ваша жена, товарищ режиссер… иногда выпивала, да?
— Иногда? Пила, как бочка.
— А вы?
— Кому-то ж надо быть в семье трезвым.
— Н-да, — промычал капитан неопределенно, а потом сказал: — Да, кстати, чтоб не забыть… С наибольшей вероятностью убийство было совершено там… — он дернул головой, — этим ножом. Вы узнаете его?
— Пожалуй, да.
— А поточнее?
— Он похож на наш кухонный нож, но, вероятно, их выпускают серийно, не так ли?
— То есть, вы допускаете, что это может быть ваш нож.
— Допускаю.
— В порядке…
— Итак, я готов. Могу собрать пожитки, — объявил фотограф.
— Ничего не забыл?
— Черта лысого, за десять лет я уж на этом собаку съел.
— Тогда отваливай. И прямо в лабораторию.
— Кажется, и у меня дело на мази, — донесся из кухни спокойный голос врача. Он радостно потирал руки, кивая на открытую коробочку сардин на кухонном столе. — Смекаете? По содержанию желудка время смерти можно будет определить достаточно точно. Если она ела сардины — превосходно! Желудок их переваривает обычно за семь часов. Это примерно должно совпадать и с трупными пятнами.
— Rigor mortis?[37]
— И это сходится. Почти полное окоченение. Все это подтверждает, что смерть наступила приблизительно… шесть-семь часов назад.
Капитан взглянул на часы:
— Четверть десятого. То есть — минус семь… около двух ночи, так?
— Посмотрим, что покажет вскрытие и лабораторные исследования. Что до меня, закругляюсь. Пан режиссер, где можно вымыть руки?
Славик молча указал на дверь ванной.
Врач отправился в ванную.
— Постойте, доктор, — остановил его голос капитана. — Займитесь-ка еще ногтями товарища режиссера. Извините, — обратился он к Славику, — это… так сказать… неизбежная рутина.
— Не стоит извиняться, мои ногти в вашем распоряжении. Хотя не понимаю, какой в этом прок.
Врач недовольно поворчал, но ничего не оставалось делать — занялся ногтями Славика.
— Товарищ капитан, — окликнул его подпоручик. — Весьма любопытная вещь!
Капитан подошел к нему, наклонился над телом Гелены. С минуту они о чем-то невнятно перешептывались, но чувствовалось — что-то их неожиданно взволновало.
— Ничего, — объявил врач спустя какое-то время. — Под ногтями чисто. Точно пан режиссер явился сюда прямо из косметического салона. Тщательный маникюр.
— Привычка, — улыбнулся Славик. — Как правило каждое утро чищу ногти. Надеюсь, это не противозаконно.
Капитан закурил сигарету.
— Вы говорите, что всю ночь были у матери…
— Да!
— Но подтвердить это может только она, не так ли?
— Но я же сказал, что водитель, ассистентка и писатель Плахи…
— Да, конечно, — кивнул капитан, — они видели, как вы вышли на Шафариковой площади. Ночью, около часу… Ну, хорошо, оставим это!
— Постойте, — воскликнул Славик. Черт, как он мог забыть; вспомнил сегодняшнее утро, как он тащил вверх по лестнице воду из цистерны. — У матери меня видели и другие люди.
Капитан насторожился.
— И вы вспомнили об этом только сейчас?
Славик пожал плечами:
— Не думал, что мне понадобится… так сказать… алиби. — От этого надо было воздержаться, подумал он, нервно теребя пальцами влажные волосы. Похоже было, что ирония, с которой он употребил капитаново словечко «так сказать», излишне накалила атмосферу.
— У вас, кажется, начинают выпадать волосы, — этим замечанием, никак не связанным с темой разговора, капитан, очевидно, хотел как-то разрядить напряжение, но его слова, напротив, уязвили самолюбие Славика. Он непроизвольно прошелся ладонью по темени — там волосы уже действительно поредели — и злобно отрезал:
— Вероятно, наследственность. И отец полысел до времени.
— Забот много, не так ли? — обронил капитан, а затем, словно вовсе и не заметил этого нарочито язвительного «так сказать», сухо спросил: — Кто вас видел?