Он включил телефон.
И снова вошел в мир. Весь, без остатка.
Первый звонок раздался полчаса спустя.
В эту минуту Славик стоял перед зеркалом и причесывал длинные светлые волосы, обрамлявшие его худое, костистое лицо с извилистым шрамом на левой щеке. Хотя с тех пор прошло уже восемь лет, вид давно залеченной рваной раны, зашитой семью стежками, вызывал в нем чувство стыдливой неловкости.
Нет, шрам не смущал его, он привык к нему, поскольку в нем не было ничего отталкивающего, скорей наоборот, он придавал его лицу жесткое выражение сильного, энергичного парня, отвлекая внимание от маловыразительного безвольного подбородка, унаследованного от матери, нет, шрама он не стыдился, ощущение неловкости вызывало в нем воспоминание об обстоятельствах, при которых он получил его. Шрам напоминал Славику период его жизни, который он охотно вытравил бы из памяти навсегда, период, о котором, желая подчеркнуть его бессмысленность, пренебрежительно говорил как о шальных годах: когда я был еще резвым необъезженным жеребцом, короче — молодым и глупым.
Согласно официальной версии, которую он усердно распространял, эту рану он схлопотал в дурацкой драке, в корчме: Какой-то пентюх вытащил вдруг кастет и смазал меня по подбородку. Эта небыль звучала гораздо благородней, чем правда; но правду знала только Яна и ее родители, а они, к счастью, не дали ей ходу. Действительность была куда прозаичней: в половине второго ночи он, вдрызг пьяный, стал ломиться к Яне (тогда она жила еще с родителями); из опасения, что он перебудит всех соседей, она впустила его в квартиру, когда он — после короткого, но резкого разговора с ее отцом, оскорбленный неприветливым приемом — покидал их гостиную, бормоча, что его ноги здесь больше не будет (хочу надеяться, парировал его слова Янин отец), то вдруг позорно покачнулся и врезался в стеклянную филенку двери.
Нет, шрам не смущал его, сколько с той поры воды утекло — он уже давно стал совсем «другим человеком». В данную минуту гораздо большую досаду вызывали у него клочья светлых волос в хищных зубьях гребня. Облезаю, как старый пес, весьма благодарен за такую наследственность. Родители здорово надо мной подшутили — верхняя часть головы досталась от отца, нижняя — от матери. Не могли, что ли, договориться и сотворить меня как раз наоборот. Были бы у меня тогда мощные отцовские челюсти, его квадратный, упрямый подбородок и материнские густые, здоровые волосы, тогда бы и шрам был мне без надобности.
Волосы, все равно что кожа, бывают жирные, сухие и нормальные, прослушал он Геленину профессиональную лекцию. Если волосы нормальные — никаких с ними забот. Достаточно их регулярно мыть и расчесывать щеткой. Это мой случай. У тебя дела хуже, камрад. У тебя волосы сухие, склонные сечься, ломаться, выпадать. Если не хочешь, чтобы голова у тебя стала как детская попка, тебе надо время от времени делать масляные компрессы, рецепт достану, ежедневно хорошо массировать кожу и хотя бы раз в неделю мыть волосы шампунем. Возможно, тебе просто не хватает витамина «бе», но, на всякий случай, не мешало бы и зайти к доктору. Облысение чаще всего бывает признаком какой-то скрытой болезни. И не рекомендуется сушить волосы феном, понятно? Но самое главное — регулярный и тщательный массаж щеткой!
К тридцатилетию она подарила ему средство для ухода за волосами САЛУПИН, березовую воду, несколько видов шампуня и четыре щетки. Пока он этими дарами не пользовался, ему хватало и одного гребня, но если и дальше так дело пойдет… кто знает, кто знает… думал он, обводя взглядом Геленины щетки, гребни, шампуни, фиксаторы, бигуди. Сколько времени она уделяла своим волосам! Туда-растуда твою птичку, вот уж семейная жизнь была, ничего не скажешь! Он вдруг с удивлением осознал, что по большей части воспоминания о Гелене связаны с ванной, косметическими масками и массажами.
Какой, собственно, был естественный цвет твоих волос?
Неужто я уже никогда больше не увижу тебя за твоими торжественными обрядами перед зеркалом?
IGORA ROYAL, помнишь? Тогда мы еще жили в том длинном общем дворе, в одной комнате, общая кровать тогда еще не ужасала тебя (волшебство начал, как быстро оно минуло), без ванной, без комфорта, я еще учился на последнем курсе, корпел над дипломом, жили мы на твое жалованье, мою стипендию и мелкие гонорарчики, что изредка приходили за рецензирование фильмов и телевизионных постановок, за те бескомпромиссные, разгромные, критические статьи, плоды юношеского запала, смесь подлинного желания «помочь делу», справедливого негодования, зависти и неудовлетворенных амбиций… нет, ты не могла позволить себе посещать косметические салоны, я был твоим придворным парикмахером. IGORA ROYAL, помнишь, как я красил твои волосы?
Ты сидела на стуле, повернутом спинкой вперед, в руке держала компотницу, наполненную бурой, зловонной кашей, а я стоял над тобой — в правой руке зубная щетка, в левой — расческа, макал зубную щетку в ком-потницу, расчесывал твои волосы и тщательно, с большим увлечением смазывал их от самых корней этой вонючей бурдой; пока наступал конец процедуры, я успевал вдоволь надышаться гидрогенных паров; и польза, как обычно, получалась двоякая — я ловил кайф, а волосы твои приобретали самый модный оттенок.
А какой успех ты сорвала — в элегантном платье, взятом у твоей подруги Веры Мразовой и столь выгодно оттенявшем твои волосы, над которыми я так потрудился, — на открытии выставки молодых художников, выпускников ИИИ,[40] где впервые несколькими графическими работами была представлена и Яна Плахи, урожденная Гавьярова. Ты действительно превзошла самое себя: обворожительно прелестная, искрящаяся остроумием, ты убила всех наповал; словно люди пришли не на вернисаж — посмотреть выставленные картины, а на твое показательное выступление. Мартышка злобная. А эта статейка, что ты накропала о выставке, черт знает, куда она запропастилась. Правда, ты упомянула и о Яне, стараясь все-таки быть «объективной». Написав обо всех поистине обнадеживающих, вызывающих удивление, талантливых, своеобычных индивидуальностях с оригинальной манерой и так далее и тому подобное, кто все это упомнит, ты под завязку с великодушным снисхождением коснулась и Яны… было бы несправедливо не сказать несколько слов о Яне Гавьяровой- Плахой. По ее графическим опытам можно судить о чуткости молодой художницы… хотя и трудно избавиться от ощущения определенной судорожности… но вопреки приведенным оговоркам можно надеяться, что при терпеливой, вдумчивой работе и упорстве, которое является характерной приметой ее творчества, со временем она несомненно порадует нас полноценными произведениями, так примерно ты это завернула, змея подколодная. Черт знает, куда эта статейка подевалась. (После тебя не осталось никакого архива с вырезками и подробным каталогом.)
Звонок.
Ну, ясно, телефон; новость уже наверняка промчалась по городу, как огонь по сухой траве. Лучше б я его не включал. Карусель завертелась. Жадные вопросы. Как на них отвечать? Какой делать вид? Что мне говорить? Где ты? И почему? Кто, когда, как, с кем?.. Наконец какая-то сенсация. Да, звонит непрестанно. Пойду. Ничего не попишешь.
Нет, это не телефон. Дверной звонок. Кто-то собственной персоной пожаловал. Мать? С ней мы вроде бы обо всем договорились.
Ну хорошо, хорошо, уже иду. Кончай названивать!
В дверях стояла почтальонша.
Гонорар для Гелены: 280 чехословацких крон. Постоянно ей приходила какая-то мелочь. Редакторского жалованья (2200 брутто) почему-то ей не хватало. Камрад, покажи мне человека, который сейчас живет только на зарплату. Каждый как-то подрабатывает. И она подрабатывала: под различными шифрами и псевдонимами наводняла своими интервью, статьями, заметками и репортажами из мастерских художников всевозможные газеты, журналы, еженедельники, месячники, как-никак каждая редакция предоставляла место культуре; плодоводы и садоводы, рыбаки и охотники, животноводы и просто владельцы домашних животных, кактусов или орхидей, любители красот Словакии, октябрята, пионеры, друзья-приятели, кто только не рад заглянуть в святая святых наших популярных певцов или актеров, порой даже иного художника, а в худшем случае — писателя. Гелена была неутомима как пчелка; он долго ломал голову — как ее на все хватает? Где она берет на это время? Ему казалось, что если она не охорашивается в ванной, то рассиживает в каком-нибудь кафе — не иначе; он лишь потом понял: это не напрасная трата
