тысяч зрителей переживать судьбы людей, похожих на них, но вместе с тем таких неповторимых в своей исключительности, да, он заставит не только переживать, но и размышлять о поступках людей, изображенных на экране, людей из мяса и крови, людей, живущих здесь и сейчас, ищущих, заблуждающихся, потерянных, людей, которые, невзирая на свои ошибки, промахи и недостатки, все-таки продолжают мечтать об идеалах добра и справедливости; да, он поможет им лучше понять друг друга, он вырвет их из тисков равнодушия, пробудит в них совесть, благородные чувства, потребность самоочищения.
Да, теперь он будет работать в кино, с инсценировками покончено!
Право, покончено!
Но кто знает, только ли с инсценировками?! Получи он это письмо вчера, он не помнил бы себя от радости. Но сегодня?
Вот, пожалуйста, и телефон. Раскрутились колеса.
Заведующая производственной группой растерянно бубнит что-то об «ужасном несчастье», которое так неожиданно постигло его, выражает сочувствие, сожаление, а уж потом переходит к существу дела: какие планы у него на сегодня? Она понимает, что в таком состоянии… конечно, у вас другие заботы, но ведь сегодня последний день, было б обидно, если бы все сорвалось… словом, нельзя ли закончить съемки, несмотря на…
Славик обрывает ее причитания:
— Разумеется, будем работать, товарищ Боровичкова, что нам остается делать, — говорит он, а сам думает: и прежде всего мне, я же должен что-то делать, а иначе и своротить с ума недолго… хоть на миг избавлюсь от самого себя.
10
Славик поднял трубку — мужчина на другом конце провода не успел еще и представиться, как он уже знал, кто звонит; этот бодрый астматический голос нельзя было ни с чьим спутать.
— Пан режиссер? Это доктор Бутор. Надеюсь, не помешал вам?..
Славика затрясло от ярости; кретин, у меня голова идет кругом, а он надеется, что не помешал мне. Славик только было собрался поставить доктора Бутора на место, как тот выпалил:
— Извините, что беспокою вас, но считаю своим долгом выразить вам свое глубочайшее соболезнование, — он говорил с искренним участием, и Славику не оставалось ничего другого, как мрачно поблагодарить.
— Спасибо, пан доктор, — пробурчал он и нетерпеливо посмотрел на часы: лишь бы Бутор не разболтался.
— Представляю, как это мучительно для вас. В самом деле, восхищаюсь вами… работать при таких обстоятельствах. Потрясающе… такая сила воли…
Доктор Бутор превозмогал себя; его прерывистые фразы, утопавшие в паузах, уже явно утратили свою первоначальную неуместную бодрость; в модуляциях его голоса слышалась непритворная печаль; казалось, он готов разразиться жалостливыми рыданиями.
— Спасибо, пан доктор, — сказал Славик, и после минутного молчания добавил, как человек, сломленный горем, но все же пытающийся мужественно и достойно справиться с трагической ситуацией: — Знаете, как в нашем цеху водится… Срок есть срок, да и потом… как раз сейчас… знаю, вы поймете меня… именно сейчас, — подчеркнул он, — я должен работать, иначе, пожалуй, рехнулся бы.
— Понимаю, пан режиссер, действительно могу себе представить, каково вам, для меня и то это было страшным потрясением…
Ну, хватит, подумал с неприязнью Славик, довольно нам уже обмениваться любезностями. Он было собрался пристойно, но решительно прервать разговор, но последовавшие слова Бутора вновь помешали ему это сделать.
— Да, клянусь честью, мне и во сне не снилось, что однажды буду вскрывать вашу жену! И так неожиданно скоро!
В памяти Славика тотчас всплыл вчерашний разговор в «Смиховской пивной»: «…когда угодно, пан режиссер, когда бы вам или вашей очаровательной супруге ни понадобились мои услуги, я в вашем распоряжении…» Туда-растуда твою птичку, ведь этот малый работает в прозекторской; что ни говори, а чувства черного юмора ему явно не занимать.
— Так это вы производили вскрытие? — спросил он, с трудом изображая лишь вежливый, умеренный интерес. Так, значит, докопались уже и до аборта. Ну-ну, однако, я об этом ничего не знаю… не проговориться бы.
— Нет, нет, упаси боже, не я, — отозвался доктор Бутор мгновенно, словно хотел защититься от необоснованного упрека. — Я бы даже не смог, нет, нет, когда я узнал, что это ваша жена… Кроме того, такие случаи непосредственно не входят в мою компетенцию, но знаете, как оно бывает, слышишь и то, чего не хочешь…
Шут гороховый, определенно воображает себе, что он перед камерой; в конце концов, пошел он к черту, все равно ничего нового мне не скажет.
Однако Славик не сразу повесил трубку, а еще несколько секунд держал ее в руке. Он вдруг подумал, что если узнает о Геленином аборте не с глазу на глаз, а по телефону, то извлечет из этого определенную пользу, легче совладает с собой, сумеет предвосхитить момент и — что самое главное — выиграть время, которое позволит ему подготовиться к разговору с капитаном Штевуркой.
И, пожалуй, Бутор это тоже осознает.
— Я, разумеется, не вправе сообщать вам результаты вскрытия, — говорит он нерешительно и замолкает, словно взвешивает, заслуживает ли Славик такого доверия и, вообще, сумеет ли он оценить риск, на который он, доктор, отваживается. Мурло, а строит из себя бог весть что, подумал Славик, но тут же следом понял его тактику. Итак, баш на баш, исподтишка, но прямой наводкой метит прямо в цель: я же обещал ему в ближайшей постановке эпизодическую роль. — А ведь у нас с вами уже есть что вспомнить, не так ли? — засмеялся Бутор с фамильярностью коллеги. — Да и потом, — наступила драматическая пауза, — мы не установили ничего, что было бы вам неизвестно, пан режиссер.
Ну погоди, я ж тебе подложу пилюлю, хватит тебе тут наворачивать; Славик вдруг ощутил, что ему как бы передавалась заразительная склонность Бутора к черному юмору.
— Представьте себе, час назад я думал о вас, пан доктор.
— Серьезно?
— Похоже, буду снимать один детектив, — бросил Славик небрежно. С минуту он смаковал воцарившуюся напряженную тишину на другом конце провода, а потом с наслаждением вздернул «лорда Килланина» на дыбу: — Из английской сельской жизни.
— Правда? — «Лорд Килланин» даже затаил дыхание в ожидании подробных разъяснений.
— Там есть одна роль, точно созданная для вас. Надеюсь, время у вас найдется. Точный срок вам сообщу.
— Спасибо, пан режиссер. Конечно, я освобожусь. В этом году я не отгулял и четверти своего отпуска. В крайнем случае возьму за свой счет, — говорил доктор Бутор тягучим, сладким, как сироп, голосом. — Значит, из сельской жизни? В таком случае, наверняка будут и какие-нибудь натурные съемки, — добавил он с надеждой, а Славик и не подумал его разочаровывать.
— А как же иначе. Сельская резиденция, вам понятно? Все должно выглядеть достоверно.
— Ясно. Какой-нибудь словацкий замок… ясно.
Доктор Бутор скромно давал понять, что, кроме своей профессии, он разбирается еще и в области, которой занимается только как дилетант.
— А… если позволите спросить… кем я буду?
Славик не мог удержаться от смеха. Он прикрыл ладонью трубку и лишь погодя сумел дипломатично ответить:
— Боюсь, что несколько преждевременно говорить о деталях, но между нами, это больше, чем просто
