выпрямился весь лес и затих умиротворённо, безразличный к тому, что он натворил.
А натворил он, похоже, немало.
Где-то вдалеке ревел какой-то, видимо, крупный зверь, а поблизости скулило какое-то, видимо, маленькое существо.
Это был рысёнок Ромка. Как он ни метался, увёртываясь от падающих деревьев, ему все же отдавило зад, и он мучился, волоча себя на передних лапах. Коршун сочувственно скакал рядом.
— Больно?
— Ужасно!
— Тогда лежи спокойно! Куда ползёшь?
— К людям.
— Они тебя добьют!
— Нет, они — мои друзья!
— Люди — твои друзья?
— Да. Я ведь тоже недавно был человеком там, дома. А ты разве не был человеком?
— Не знаю. По-моему, нет. Сколько я себя помню, я всегда коршун, и всегда голодный.
— А я был человеком, всегда сытым, но всегда, кажется, подлым, вот за это меня и превратили в рысёнка. А они остались людьми, потому что были добрыми. Они и сейчас добрые. Это ведь они меня предупредили, что лес упадёт, а я, дубина, не поверил. Я и тебя не хотел предупреждать, — грустно признался рысёнок.
Но вечером Ромка все же не выдержал и предупредил коршуна, однако Унш отнёсся к известию странно.
— Вот и хорошо! — сказал он. — Мяса будет много!
— Дурак! Я ведь тоже погибну!
— И ты мясо!
— Живодёр ты, а не друг!
— Да и ты не травой питаешься, все рябчиков просишь… Не спеши, передохни.
— Интересно, а как они уцелели? — спросил вдруг рысёнок, кивая в сторону людей.
— С ними Земленыр. Он, наверно, что-то придумал. Это хитрый и умный дед. Я его знаю, в одном лесу жили.
— У деда есть всякие порошки, может, вылечит, — с надеждой протянул Ромка.
— Добьют они тебя, вот увидишь!
— Ну и пусть добивают! Я, может, это заслужил! То есть, конечно, заслужил своей подлостью. Но надо хоть перед смертью прощение попросить, а там — пусть добьют!
— Для этого не стоит столько мучиться и так далеко ползти! Я могу тут же по-дружески тебя прикончить!
И не дав рысёнку сообразить ответ, Унш прыгнул ему на шею и двумя отработанными клевками по голове доконал его. И сразу понял, что друг стал просто мясом, как он и предсказывал, — и у коршуна мигом взыграл аппетит. Он попробовал рвануть рысёнка лапами, но бессильные когти забились только шерстью, пустил в ход клюв — шерсть забила и клюв. «Да ну его, этого доходягу!» Унш взлетел на ветку повыше и задумался.
Вообще-то рысёнок ничего плохого ему не сделал, даже наоборот — пусть они и не украли птицу, но, гоняясь за ней, попали в этот шарнирный бор, на эту бойню, где мяса хватит до конца дней. Но с другой стороны, какой из рысёнка теперь спутник, с перебитым-то хребтом? Будет только мешать, требуя присмотра и кормёжки, обуза и нахлебник! Так что он правильно сделал, укокошив дружка, а то, неровен час, как бы и самому пострадать не пришлось.
И Унш вспомнил, как вчера, ещё в том лесу, когда он принёс совсем пустяковую добычу и съел её, не поделившись с рысёнком, тот вдруг бросился на него, и коршун еле-еле увернулся, а то осталась бы от него кучка старых и грязных перьев. Унш затаил зло на рысёнка и вот теперь рассчитался с ним сполна. Отныне он будет жить в одиночку и останется в этом бору навсегда. И, утешенный такими рассуждениями, Унш снялся с ветки и полетел осматривать свои неожиданные владения.
Единственным лежащим деревом осталось то, возле которого расположились путники. Изредка по лиственнице пробегал нервный ток, она вздрагивала, напрягалась, но, едва приподняв вершину, бессильно падала опять. Её огромный шарнир, подёрнутый янтарной смолистой плёнкой, поблёскивал устрашающе- болезненно, как вскрытый коленный сустав.
А Земленыр между тем принялся за ремонт круга. Уложив его плашмя, он наскрёб прутиком смолы с края шарнира, смазал место отлома, посыпал каким-то серебристым порошком из своей патронташной аптечки, приложил рукоятку и так навалился всей тяжестью, что оба крякнули, и дед и круг.
— Готово! Больной, встаньте! — Пи-эр встал. — Больной, скажите «а-а»!
— А-б-в-г-д!.. Е-к-л-м-н! — с отличным произношением выпалил Пи-эр. — О-п-р-с-т!..
— Достаточно! Очень хорошо! Вы здоровы, больной! На сто лет хватит!
Пи-эр улыбнулся во весь диаметр, хохотнул и заносился вокруг Земленыра, бормоча бесконечные благодарности.
— Не за что, дружище, не за что!
— Если бы у нас был кружок исцелителей, мы бы в него первым приняли тебя!
— Спасибо, Пи-эр! Мне хватит и кружка мыслителей! А ты лучше поищи тропу. Нам пора в путь, а то как бы вторая ночь не застигла нас тут. Мне кажется, нам двигаться вон туда.
— Нет, Зем, вот сюда! — Вася показал в противоположную сторону.
— Смешно сказать, но мы можем заблудиться!
— Ни в коем случае! — заверил Пи-эр и давай кататься между деревьями, но деревья так расхлестали еле приметную тропу, что она растворилась на земле. — Увы и ах! Ничего не вижу! — горестно признался Пи-эр.
— Мне бы моё крылышко! — проверещала Ду-ю-ду. — Как бы я сейчас взлетела и все разглядела! Горе-проводница!
Лиственница дрогнула и стала медленно приподниматься.
— Я сейчас взлечу! — сказал Вася, запрыгнул на дерево, быстро пробежал к вершине и устроился там в развилке, крепко обхватив ногами ветки. Не успели друзья осмыслить, что он делает, как дерево с шумом унесло его вверх. С разгона оно так сильно отшатнулось в противоположную сторону, что Вася чуть не сорвался и в страхе крикнул «мама», подумав, что лиственница хочет улечься на другой бок и расплющить его в лепёшку. Но дерево, поколыхавшись, успокоилось, успокоился и мальчик и стал озираться, вскарабкавшись ещё повыше. Шарнирный Бор во все стороны тянулся одинаково далеко и везде за ним виднелась степь, лишь в одном месте блестела вода, прямо под солнцем.
— Река! — крикнул Вася.
— Река? — радостно переспросил Земленыр. — Ты видишь реку?
— Да.
— Прекрасно, Вася! Значит, мы — на верном пути. А мост видишь?
— Нет, моста не вижу.
— Найдём! В дорогу!
Рядом на ветку шумно и неуклюже, сорвавшись при первой попытке, опустился старый коршун и неожиданно спросил:
— Слушай, мальчик, а рысёнок — ваш друг?
— Какой рысёнок?
— Ромка.
— Друг. А что?
— Хороший друг?
— Не очень! Вернее — плохой: злой, вредный! Но ничего, мы его перевоспитаем! Вот вернёмся домой и возьмёмся за него!
— Вы не вернётесь домой! — сказал вдруг коршун.
