вечёрках.
На валу у края траншеи сидела Нюська, Шуркина сестрёнка, и канючила:
— Шурка, прокати-и-и… Шурка, прокати-и-и…
— Маленькая ещё, — ответил Колька. — Вот подрастёшь — будешь кататься. — И отвернулся от неё. — Шурк, как новый воз, так меняемся. Ладно?
— Ладно.
— Мишк, давай и мы уминать. Я на тебя сяду верхом, а ты ползай.
— Нет уж, давай лучше я на тебя сяду верхом.
— А-а…
— Вот тебе и а-а-а.
Колька по пояс зарылся в траву. Самой заметной частью на Колькиной голове были уши — большие, как вареники, которые разварились и из которых выпала начинка. Мне всегда хотелось щёлкнуть по этим ушам.
Игреньке трудно было двигаться. Мы чувствовали это и не торопили его — ему видней, как работать.
Возы один за другим тянулись с полей, мы чередовались, а Игренька всё шагал и шагал без понукания, точно заведённый, — казалось, слезь с седла — он будет так же шагать. Но когда мы и вправду оставили седло пустым, Игренька остановился и удивлённо посмотрел на нас, словно спрашивая: что, кончена работа? Умный жеребец.
Уровень травы медленно полз вверх.
Вечером на последнем возу приехала тётка Дарья. Она была в сапогах, юбке и кофте; на плечах лежал платок, спустившийся с головы и открывший узел волос. Бабы обычно после бани наматывают такие «шишки», а у тётки Дарьи она постоянно.
— Ну как, мужички? — спросила председательница.
— Ничего, — ответил я, уминая с Колькой траву в углу, куда коню неудобно было зашагивать.
— Игренька молодец! — сказал Шурка.
— Да, Игренюшка наш — золото! — согласилась тётка Дарья.
— Да и у самих небось косточки-то ноют! — заметила тётка Матрёна.
— Чего им ныть! Мы только ездим! — солидно ответил Колька.
Председательница подмигнула Шуркиной матери, и обе улыбнулись.
— Ладно, хлопцы, кончайте. Завтра утречком пришлю баб закидать яму… Две ямы есть. Ещё три- четыре, и живём.
Нюська вдруг вскочила и крикнула:
— Коров гонят! Коров гонят! Шурка, беги встречай Пеганку!
Пеганка была или задумчивой, или глупой — она всегда проходила мимо своего двора и, если её не остановить, могла спокойно пройти всю деревню и выйти в поле и ещё дальше. Поэтому мы каждый вечер встречали её и провожали в хлев.
— Я сама, — сказала тётка Матрёна. — Я сама управлюсь. А вы Игреньку на покой спровадьте, натрудился он.
Мы втроём вскарабкались на широкий Игренькин круп и медленно поехали по улице, которая вечерами приятно оживлялась и наполнялась привычными звуками: мычанием, звоном вёдер, скрипом телег и людской речью.
В Мокром логу мы спутали Игреньку и, сняв седло, пустили на волю.
Вот тут-то и навалилась на меня долго сдерживаемая усталость. А седло, которое нам пришлось поочерёдно тащить до конюшни на своих горбушках, доконало меня, и домой я приплёлся еле-еле — все косточки мои действительно изнывали.
Узнав, чем мы занимались, мама разулыбалась и поставила передо мной стакан молока и чашку дымящейся картошки с грибами.
— Ешь, мой дорогой колхозничек! — сказала она, садясь напротив. — А хлеб завтра будет! Ешь!
От картошки исходил сладчайший дух, он дразнил меня, щекоча ноздри, но есть не было сил. Пихнуть бы всё разом в желудок — вот бы хорошо, а то надо было двигать рукой, челюстями, языком, а потом ещё глотать!.. С трудом одолев полчашки, я передохнул. О вечерних встречах мы с ребятами обычно не договаривались — это выходило само собой. Как ни умаивались мы за день, но после ужина появлялись откуда-то новые, вечерние силы и несли нас к клубу или к кому-нибудь под окно, где всхлипывала гармошка. А тут свежих сил не появлялось. Я ещё поковырялся в еде — нет! — и, допив молоко, отложил ложку. Словно почувствовав моё состояние, мама сказала:
— Миша, может, хватит гулянья на сегодня, а? А то я тебя и так целыми днями не вижу, а ты ещё вечером убегаешь! Неужели тебе не хочется побыть со мной?
— Хочется.
— Вот и давай!
— Давай!
— На днях мы переберёмся на дальние луга, и там придётся оставаться с ночёвкой, чтобы не терять время на дорогу, так что нам нужно наговориться. Нам ведь есть о чём поговорить, да, Миша?
— Есть.
— Вот и хорошо!
Маму я любил, любил очень. Она была не такая, как все. Так считал не только я, но и Шурка, и другие ребятишки, даже взрослые так считали — я однажды слышал их разговор. Тётки говорили, что таких женщин, как Лена, поискать да поискать, что, мол, хоть и городская, а своя: и к людям — всей душой, и никакой работы не чурается. До войны мы жили в городе, мама училась на каких-то курсах, а когда папа ушёл на фронт, мы переехали в эту деревню, в Кандаур, где жила папина сестра тётка Феоктиста, или просто тётя Фиктя. Сейчас мама работала учётчицей в бригаде и одновременно — заведующей клубом.
Мама помогла мне улечься, пощупала ноги и лоб, подоткнула одеяло и, присев на краешек кровати, сказала с лёгкой грустью:
— Не пишет нам папа-то.
— Не пишет.
— А как ты думаешь, Миша, почему он не пишет?
— Я думаю, что… что некогда. Всё бои, бои. Он всё стреляет и стреляет — вот и некогда.
— Может быть.
— Или, может, чернил нету. А раз чернил нету, чем напишешь?
— А карандашом?
— А может, и карандаша тоже нет.
— Да, может быть, и так.
Я бы ещё мог назвать несколько причин, по которым папа мог не писать, но я умолчал о них — это были нехорошие причины, страшные. Мама и сама, наверное, догадывалась о них, но догадки — это одно, а сказать — другое.
— Да, — вздохнула мама, — пять месяцев… Ну, а как твои дела?
— Хорошо. Бегаю.
— С Кожиными не подружился?
— Нет.
— Зря. Они хорошие ребята, умные. Они бы тебя многому научили.
— Кожиха их как в тюрьме держит… Да и все ребятишки против них.
— Вот тебе и надо первому к ним подойти, ты сосед. И потом, мы ведь тоже немножко городские, должны понимать их лучше, чем другие. А представь, что от тебя вот так отворачиваются! Каково это?
Я кашлянул вместо ответа.
Помолчав, заговорили опять, но о другом. Мама сказала, что немцы подступают к Сталинграду и что там, наверное, будет тяжёлая битва, потому что пускать врага за Волгу нельзя; и что скорее бы наступила уборка, потому что людям нужен хлеб и в тылу, и на фронте. Я знал уже про всё это, но сейчас ясно сказанные в тишине слова звучали для меня более серьёзно и проникновенно.
Я почему-то вспомнил весну, когда мы, ребятишки, дрались на подтаявших огородах из-за
