губерниях нет украинцев [49] .
Немцев и австрийцев сильно интересовала торгово-экономическая часть будущего договора с Украинской народной республикой, прежде всего получение продовольствия и минерального сырья, а также условия поставок и возможность вывоза. «На завтраках и ужинах у немцев и других все вопросы ходят вокруг того, что есть на Украине и много ли, что может дать Украина», – записано в дневнике украинской делегации [50] . Эксперты государств Четверного союза наготове ожидали официального обсуждения, которое с участием главы германской экономической миссии П. Кернера, австрийского экономического эксперта Г. Граца и украинского экономиста профессора С. С. Остапенко состоялось 4(17) января. Причем немцы и австрийцы очень настаивали на уничижительном для украинцев условии о включении экономических соглашений непосредственно в текст мирного договора. Зато, имея в виду возможную помощь Киеву в его конфликте с Петроградом, они легко согласились снять условие о демобилизации украинской армии [51] .
На этой стадии стороны ознакомили друг друга со своими требованиями и условиями, обоюдно подчеркивая заинтересованность в скорейшем заключении договора. Но делегаты Центральной рады с такой ответственностью, тщательностью и осторожностью подошли к новым для себя дипломатическим обязанностям («украинцы хитры, скрытны и абсолютно не знают меры в своих требованиях», – писал о них Кюльман рейхсканцлеру [52] ), что оставили контрпартнеров в неуверенности о положительном исходе переговоров до своей поездки в Киев для принятия там окончательного решения. 7(20) января большая часть украинской делегации на время оставила Брест.
Между тем у Троцкого после первых опытов в дипломатии зрела неудовлетворенность ситуацией. В Петрограде он не сомневался, что в случае трудностей в переговорах альтернативой им станет война. «Ход переговоров заставляет предполагать возможность революционной войны. Троцкий безоговорочно верит, что большевики сумеют справиться с этой гигантской задачей», – записал Ж. Садуль 21 декабря (3 января) и привел мертвенно-выспренние слова наркома: «Народ, который совершил революцию, сумеет пойти на смерть, защищая ее и вместе с ней европейскую социальную революцию, ибо русские предоставят новую армию в распоряжение пролетариев, которые захотят взять власть в свои руки» [53] .
С этой мыслью пришлось расстаться уже по пути на мирную конференцию. «Когда я в первый раз проезжал через линию фронта в Брест-Литовск, – читаем в автобиографии Троцкого, – наши единомышленники в окопах не имели возможности даже подготовить сколько-нибудь значительную манифестацию протеста против чудовищных требований Германии: окопы были почти пусты» [54] .
В Бресте ожидали дипломатические трудности: отказ контрпартнеров от прежнего согласия обсуждать мир на демократических основах, раз союзники России за условленные 10 дней не присоединились к переговорам – из-за этого осталась лишь возможность сепаратного мира; отчужденность с украинской делегацией, непреклонность германского Верховного командования в пункте преткновения – вопросе об очищении оккупированных немцами территорий, резкие нападки Гофмана в противовес агитационному красноречию наркома, который, по его собственному признанию, не имел вкуса к дипломатии и против желания, по настоянию Ленина, отправился в Брест, «как на пытку» [55] .
И тогда у наркома по иностранным делам созрела мысль покончить с дипломатией одним эффектным жестом, правда, нисколько не укладывавшимся в нормы международного права, – заявить об одностороннем прекращении войны без заключения мирного договора. Письмо к Ленину с этим предложением он отправил с латышом-солдатом и в разговоре со Сталиным по прямому проводу в ночь с 1 на 2 (14–15) января поинтересовался, «получил ли Ленин письмо и согласен ли с тем планом, который в этом письме предложен. Вопрос в высшей степени важен» [56] . Письма еще не было, и Троцкий поведал о трудностях с украинцами: обещанные стенограммы их переговоров с немцами все еще не были предоставлены, а сами переговоры продолжались, оставаясь тайной для советских представителей; украинцы ни разу не поддержали их против немцев и австрийцев и так далее. «Было бы полезно, – заключил он, – если бы харьковский ЦИК прислал нам заявление, в котором характеризовал бы действительные размеры влияния и власти Рады» [57] .
«Влияние Рады на Украине [в] сравнении с влиянием ЦИК Всеукраинского очень незначительно, – отвечал Сталин. – Весь угольный район в руках ЦИК. Хлебные районы день за днем переходят в руки ЦИК. Отпуск угля из Донецкого бассейна в руках ЦИК, весь флот Черноморский и все прибрежные города за ЦИК. Все это дает право ЦИК иметь своего представителя [в] делегации, чем три Рады, вместе взятые. Что можете возразить против представительства ЦИК Всеукраинского в мирной делегации? Они этого требуют» [58] .
Троцкий согласился, что прислать «одного или двух представителей украинского ЦИК было бы очень желательно» [59] . А в Харькове уже 30 декабря (12 января) были заготовлены полномочия для председателя Всеукраинского ЦИК Е. Г. Медведева и народных секретарей В. М. Шахрая и В. П. Затонского. Им давалось право от имени рабоче-крестьянского правительства Украинской республики выступать с заявлениями и подписывать акты, согласуясь с действиями уполномоченных Совета народных комиссаров [60] .
Тем временем Троцкий 2(15) января с утра получил дополнительный повод для неудовольствия. Кюльман на заседании заметил, что проблема украинских оккупированных территорий делегацией Украинской республики обсуждается отдельно от советской. Нарком счел это нарушением со стороны киевлян соглашения о совместных выступлениях и направил Голубовичу официальное письмо с упреками, в том числе – за отступление от «революционной морали», и вместе с тем с фактическим признанием неудачи собственной тактики в украинском вопросе. «Если мы не протестовали против вашего участия в переговорах, то исключительно в надежде, что... поведение ваше будет построено на элементарных демократических принципах и не создаст почвы для конфликтов между вами, с одной стороны, харьковским ЦИК и нами – с другой», – говорилось в письме рядом с сообщением о приглашении в Брест харьковской делегации [61] .
Ответ был составлен Голубовичем 6(19) января в стиле бытового скандала. «Грубо демагогический тон Вашего обращения к нам, – писал генеральный секретарь, – заставляет думать, что единственно достойным ответом... было бы полное его игнорирование. Но мы узнали, что это обращение дано в газеты. И наш ответ Вам адресуется обществу. Соглашение между нашей и Вашей делегацией не состоялось по вине Вашей, так как Вы первый связали Ваше поведение по отношению к нам с поведением Ваших соратников в Петрограде в отношении Генерального секретариата... (Странный упрек, наводящий на мысль, что в советской делегации витала ставшая известной украинцам идея установить параметры отношений с киевским правительством, минуя центральное руководство в Петрограде. –
Будучи самостоятельной делегацией, вести заседания непременно с Вами вместе мы не считаем для себя нужным... и никто Вам не мешает присутствовать на наших заседаниях – они открытые. Что касается жизненных интересов трудящихся масс Украины, мы... защищаем их более, чем Вы, и мы поражены Вашей претензией – брать на себя публичную ответственность за наши переговоры.» [62] .
Но было в этом письме и замечание, точно отражавшее незавидное положение советской делегации, подменившей дипломатические методы бесполезными идеологическими атаками на контрпартнеров. «Нелепое и смешное обвинение нас в предательстве с полным правом должно быть возвращено Вам, – писал Голубович, – ибо острая по форме полемика с немцами нисколько не может скрыть фактического положения, то есть сдачи Вами одной позиции за другой» [63] . (Письмо Голубовича уже не застало Троцкого в Бресте. Рукописная копия его, 8(21) января заверенная Иоффе, была, по всей вероятности, отправлена наркому в Петроград [64] .)
Тем временем письмо с планом Троцкого 3(16) января было доставлено в Петроград и, как видно, не на шутку взволновало Ленина. Благословив перед вторым раундом переговоров тактику затягивания их в ожидании революции в центральных державах, он исходил из отсутствия реальных способов заранее узнать о перспективах свершения революции и не переставал размышлять над иными вариантами развития ситуации. «Сначала победить буржуазию в России, потом воевать с буржуазией внешней, заграничной,
