чужестранной, – записал он в наброске „Из дневника публициста“, датированном 24–27 декабря (6–9 января), и по логике практика-государственника готовился взломать популярные у товарищей по партии книжные догмы. – Есть ли сепаратный мир соглашение („соглашательство“) с империалистами? „Выигрыш времени“ = сепаратный мир (до общеевропейской революции)» [65] .
Накануне доставки письма Троцкого большевистское руководство располагало аналитическим документом военно-правового характера: «Если мирные переговоры с центральными государствами Четверного союза не приведут к заключению мирного договора, то... Россия останется в состоянии войны с названными государствами. Вследствие этого со стороны центральных государств, особенно Германии, всегда возможно нападение на Россию, которое при полной небоеспособности ныне существующих остатков быстро разлагающейся нашей армии приведет к быстрому занятию русских земель в том размере, в каком пожелают этого наши противники». Это был доклад начальника штаба Верховного главнокомандующего генерала М. Д. Бонч-Бруевича от 2(15) января 1918 года. В заключение он писал: «Прошу точно, ясно и определенно указать мне: предполагается ли в случае разрыва мирных переговоров защищаться вооруженною силою от дальнейшего вторжения неприятеля в пределы России, или... считается возможным ограничить защиту дипломатическими переговорами» [66] . (Фронтовые сводки все это время показывали, что немцы не остановили подготовки к возобновлению боевых действий: на всех участках расчищали окопы первой линии и подходы к ним, восстанавливали железнодорожные пути и мосты в прифронтовой полосе, строили новые узкоколейки, целенаправленно разрушали оставленные русскими позиции и укрепления и даже занимали русские прифронтовые города, проводя реквизиции у местного населения [67] .)
Ленин, получив 3(16) января предложение Троцкого оборвать переговоры эффектной демонстрацией, рассчитанной на громкий международный отклик, срочно вызвал последнего для разговора. Пришлось менять провод, и связь наладилась лишь в 16 час. 20 мин. Перед разговором Троцкий передал записку о необходимости немедленного ответа на его письмо, который должен «выразиться словами согласны или не согласны» [68] . Ленин ответил, что не успел показать «особое письмо» Сталину, а сам считает план «дискутабельным» и предлагает «отложить... его окончательное проведение, приняв последнее решение после заседания ЦИК здесь» [69] .
«Обсуждение плана в ЦИК представляется мне неудобным, – возразил Троцкий, – так как может вызвать реакцию до проведения плана» [70] . Но Ленин все-таки считал нужным прежде посоветоваться со Сталиным. Кроме того, он сообщил о выезде в Брест делегации харьковского ЦИК, которая уверяет, «что Киевская Рада дышит на ладан» [71] . Эти слова, подслушанные германскими связистами, в тот же день из Бреста были переданы в Киев [72] . Разговор на линии Петроград – Брест получил продолжение лишь поздним вечером. В 23 час. 30 мин. Сталин сообщил Троцкому их совместное с Лениным решение: «Просьба назначить перерыв и выехать в Питер. Отвечайте, жду очень». Троцкий передал через телеграфиста: «Ответа пока не будет, когда будет, дам» [73] .
Ленин 4(17) января через Сталина вновь запросил Брест, почему нет ответа на предложение перерыва. Троцкий был краток в этой части записки: «Ответ дам, когда выясню его для себя» [74] .
«Выяснять для себя» довелось недолго. 5(18) января на утреннем заседании политической комиссии Гофман предъявил карту с обозначением занятых российских территорий к северу от Брест-Литовска до Балтийского моря, которые «по военным соображениям» остались бы под германской оккупацией до конца войны и демобилизации немецкой армии. Зато в неоккупированной части прифронтовых российских губерний предлагалось осуществить принцип самоопределения. При этом генерал подчеркнул, что исключает из рассмотрения области южнее Бреста, о которых еще не закончены переговоры с делегацией Украинской народной республики. Троцкий безуспешно возражал, в частности, что границы с Украиной еще не проведены и подлежат определению «заинтересованными массами населения» и так далее, но, бессильный повлиять на контрпартнеров, констатировал, что от владений бывшей Российской империи отрезают свыше 150 тыс. кв. верст. На вечернем заседании он объявил, что считает работу политической комиссии завершенной, и предложил сделать перерыв, чтобы правительственные органы вынесли окончательное решение по поводу поставленных России условий мира [75] .
Перед началом перерыва в Брест прибыли – маршрутом через Петроград, где 3(16) января встретились для обстоятельного разговора с главой советского правительства, – посланцы Всеукраинского ЦИК. Только делегированный Затонский остался в Петрограде представителем «Вольной украинской республики» при Совнаркоме [76] . «А то, – объяснил ему Ленин, – мы ничегошеньки не знаем, что делается на Украине и, наверняка, порой совершаем глупости» [77] .
Иоффе, исполнявший во время перерыва обязанности главы советского представительства в Бресте, препроводил контрпартнерам заявление харьковских уполномоченных, подчеркнув при этом, что не видит препятствий к их участию в переговорах. Харьковцы со своей стороны сообщили, что украинское рабоче- крестьянское правительство признает Совнарком органом всероссийской власти, а сами они будут работать в составе общероссийской делегации и в согласии с ней [78] . Они заявили, что Генеральный секретариат Украинской народной республики не может быть признан представителем всего украинского народа и решения, принятые им без согласования с харьковским центром, не будут проведены в жизнь [79] .
Вместе с тем в день приезда харьковские уполномоченные Медведев и Шахрай успели встретиться с собиравшимися в Киев делегатами Центральной рады, которые фарисейски пообещали, как в свое время и Троцкому, показать им протоколы переговоров с немцами и австрийцами. Но, сообщали харьковцы 9(22) января, «сколько ни просила русская делегация прислать ей протоколы... как ни старались мы получить их, ничего, кроме увертливых отказов, получить нельзя было» [80] . В Бресте из киевлян оставался Левицкий, как видно, не причастный к укрывательству протоколов. 10(23) января в разговоре с Поршем по прямому проводу он открыл, кто именно хитрил, посетовав, что Севрюк поставил его «в высшей степени невыгодное положение, указав харьковцам, что у меня (Левицкого) остаются копии протоколов и я их могу ознакомить с ними. У меня ничего абсолютно нет. Это толкуется как нежелание показать то, что здесь делалось, и квалифицируется как тайная дипломатия и тайное соглашение с немцами» [81] .
Между тем австро-германские союзники остались в тревожном состоянии. С отъездом Троцкого перед ними вновь замаячил призрак нежелательного срыва переговоров. Чернину и его правительству скорейшее заключение мира представлялось единственной возможностью остановить неминуемый социальный взрыв на почве приближавшейся продовольственной катастрофы Австрии. Кюльман пока руководствовался соображениями дипломатической тактики. «В момент официального разрыва с русскими, – рассуждал он, – претензии со стороны украинцев возросли бы настолько, что и здесь перспективы на заключение мира почти полностью исчезли бы, ибо украинцы хитры, скрытны и абсолютно не знают меры в своих требованиях... когда они видят, что могут... позволить себе это... Если бы удалось достигнуть с ними более или менее удовлетворительного соглашения, то можно было бы спокойно перейти с большевиками на более резкий тон и пойти, в случае необходимости, даже на разрыв» [82] . Последний вывод стал руководством к дальнейшим действиям австро-германской дипломатии.
1. АВП РФ. Ф. 413. Оп. 1. Д. 5. П. 69. Л. 9.
2. ЦДАВО України. Ф. 1063. Оп. 3. Спр. 11. Арк. 4.
3. АВП РФ. Ф. 413. Оп. 1. Д. 5. П. 69. Л. 9-11.
4. Там же. Л. 10.
5. Там же. Л. 10–11.
6. ГАРФ. Ф. 130. Оп. 1. Д. 87. Л. 323.
7. АВП РФ. Ф. 496. Оп. 1. Д. 1. П. 5. Л. 8.
8. Там же. Ф. 413. Оп. 1. Д. 5. П. 69. Л. 12.
