Когда камердинер вышел, граф быстро прочитал письмо. Из Сверточка выкатилось обручальное кольцо, которое он недавно надел на палец Люции. Брохвич подсознательно ожидал этого, но все же был ошеломлен. Обрушившаяся беда опалила его душу, и без того измученную многолетними терзаниями.
Ежи смотрел на кольцо, и печаль понемногу уступала место ненависти. Его одолевало множество вопросов, но он не мог найти ответа.
Почему Лкщия отказала ему буквально в последнюю минуту? Откуда вдруг взялась у нее такая решимость?
Почему на смену согласию вдруг пришли сухие слова: «Мы должны расстаться, потому что никогда не будем счастливы вместе. Я еще раз все обдумала, и мне не хватает смелости идти с вами под венец. Лучше, если мы оба как-то перестрадаем это, не обманываясь. Не хочу поступать с вами неблагородно».
Брохвич понял, что побудило ее принять решение.
Появление Богдана!
Ярость охватила графа. Он чувствовал себя оскорбленным, обманутым. Во всем виновен Богдан! Он, явившись нежданно, как демон-искуситель, с помощью какой-то неведомой силы принудил Люцию вернуть кольцо, лишив столь долгожданного счастья.
Брохвич, как и Люция сначала, подумал, что через Богдана действовал сам майорат — и его охватил безумный гнев на Вальдемара, использовавшего столь подлый прием. Брохвич понимал, что Люцию уже не вернуть, но думал сейчас лишь о мести, не желая даже понять, что заставило Люцию так поступить, он видел одного себя, мучился лишь своей бедой. Однако прежде всего хотел доискаться до истины, узнать, что же произошло.
Словно умирающий, перед глазами которого проносится вся его жизнь, Брохвич увидел в воображении череду лет, исполненных безответной любви к Люции. Столько напрасных трудов, столько борьбы и душевных терзаний, столько надежд, которые должны были вот-вот сбыться… Все растаяло, как мираж!
Обещание счастья оказалось злой иллюзией. Горечь пришла на смену столь долго и нежно лелеемым надеждам. Прошлое, рисовавшееся в его воображении нежными акварельными тонами, вмиг потеряло цвет. Брохвич уже не понимал своих чувств. Были минуты, когда ему казалось, что он любил Люцию лишь духовной любовью, что единственным его побуждением было дать ей счастье, и эти чувства укрепились, когда она стала его невестой.
А теперь все умерло. Осталась лишь зависть непонятно к кому, сожаление о потере любимой, принадлежавшей кому-то другому. И звериный инстинкт требовал мести.
Мести тому, кто отнял у него Люцию.
Богдан! Он и должен заплатить за все. А если за ним скрывался майорат, то и он не уйдет от кары!
Брохвич взял себя в руки и решил действовать незамедлительно.
Он задумался и вскоре пришел к выводу, что с Богданом следует встретиться где-то на нейтральной территории. Он знал, где бывает молодой Михоровский, и, пустившись на поиски, в тот же день увидел Богдана в одном из залов Лувра.
Увидев Брохвича, Богдан слегка удивился, но подошел и протянул руку.
Но граф ее не принял.
Щеки Михоровского окрасил румянец.
«Ищет ссоры», — понял он.
Какое-то время они молча мерили друг друга взглядами.
Наконец Богдан заговорил первым:
— Я понимаю, что вами движет, и оттого прощаю ваше поведение. Печаль бывает порой так сильна, что склоняет к невежливости…
Брохвич спросил таким тоном, словно давал пощечину:
— Значит, вы решили, что мною движет исключительно невежливость? Что я не подаю вам руки исключительно по причине дурного настроения?
— Конечно. Титул, который вы носите, требует от вас быть разумнее и не поддаваться минутным порывам…
— Вы своими интригами расстроили мой брак! — взорвался Ежи.
— Признаюсь, я действительно убедил баронессу от казать вам. Убедил ее, что она совершила бы весьма рискованный и неразумный поступок.
— Какое право вы имели так поступать?
— Право благородства.
— Вы действовали от себя лично… или по чьему-то поручению?
— Исключительно по собственной инициативе.
— Как же вас в таком случае называть? — резко бросил Ежи.
— Граф, прошу вас, успокойтесь. Я спас вас обоих. И вы, и она были бы несчастны. Люция никогда не любила вас и никогда не полюбит. Вас следовало остановить.
— И вы стали ангелом-хранителем Люции, стражем надпей с нею морали и счастья? Благодарю вас за труды, Ваше вмешательстве просто смешно и никчемно!
Богдан чувствовал, что вскоре не выдержит, как ни сдерживался:
— Граф, ты несправедлив и понапрасну испытываешь мое терпение. Еще раз повторяю: ваш брак не принес бы вам счастья Я хотел спасти кузину и добился этого. Вы знали, что она не любит вас, но все же побуждали к браку, не способному принести ей счастья. Кто же из нас двоих желает ей счастья по- настоящему, я или вы?
Гнев заглушил в Брохвиче все остальные чувства:
— Как бы вы ни пытались себя обелить, ваш поступок коварен и подл. Вы мне омерзительны!
— Граф, следите за словами! — крикнул Богдан не своим голосом.
— И не собираюсь! Я не подаю вам руки, я брезгую вами! Вы негодяй! Вы… ты… ты позоришь имя, которое носишь!
Богдан страшно побледнел. В глазах у него потемнело. Впервые в жизни ему нанесли такое оскорбление.
Когда он очнулся, Брохвича уже не было.
Кровь бросилась Богдану в лицо. Оскорбленная гордость требовала отмщения.
Он выходил из Лувра, уже приняв твердое решение.
Он был готов терпеливо сносить все оскорбления ради Люции, но все же это оказалось выше его сил.
Успокоившись, почти весело он шагал к своему дому. Вспомнил свою первую дуэль в Варшаве, и это еще больше разожгло его пыл:
— Нет, там было совсем другое дело!
Он был полон плохих предчувствий — жаль было и Люции и жизни. Лишь теперь он небывало ясно и четко ощутил глубину своих чувств к Люции: любовь, сострадание к ее несчастьям..
— Что же будет с ней? — спрашивал себя Богдан. Мысли о предстоящем поединке отступили перед лицом этого вопроса, овладевшего всем существом юноши.
— Что же будет с Люцией, если…
И в поисках ответа на мучительный вопрос Богдан не мог уснуть всю ночь.
ХLVIII
Брохвич пытался вырвать из сердца жестокую правду, услышанную от Михоровского, но не мог. Горькая, отвратительная истина так и осталась в его душе, калеча ее, порождая трезвые и крайне болезненные мысли.
Богдан был прав, После свадьбы Люция непременно возненавидела бы тебя! Она презирает тебя, обратив все чувства к своему избавителю! И она права — Богдан благородно поступил с ней, а вот ты хотел
