Катушечку скотча он купил после двадцати минут поиска. Забегаловку ближайшую нашел вскоре.
— Мне водки. Самый большой фужер.
— Вот только такие. Триста пятьдесят грамм. Если осилите, дадим еще. Кушать что?
— Сосиски есть?
— Сколько?
— Шесть штук. И горчицы.
— Горчицы нет. Кетчуп хотите?
— Хотим. И хлеба побольше. Хлеб подогрейте.
Топтун с ним работал высокого класса. Он в помещение не вошел. Зверев ждал его долго, почти час. Снаружи не было видно, что происходит внутри, и, естественно, на улице уже давно нарастало беспокойство и даже некоторая истерия. Наконец он вошел, замерзший и озабоченный. Не такой, как все остальные «ходоки». Зашел, выпил, закусил. Свобода выбора и передвижения. Тот, кого ждал Зверев, с завистью посмотрел на его трапезу, заказал кофе и пирожок с капустой.
— Послушай, друг!
— Что, простите?
— Не выпьешь со мной?
— Извините, не могу. Много работы.
— Друг. Я лишнего взял. Мне не осилить. Выпей, согрейся.
Тоскливо-озабоченный взгляд, часы, потолок, опять часы.
— Нет, не могу, а впрочем…
Водку Зверева он пить не решился. Взял пятьдесят граммов, встал рядом.
— Друг. Сосиску. Я вижу, у тебя с финансами не все в порядке.
— Нет. Все в порядке. Давно сидите?
— А вот недавно. Еще фужера три махану и пойду.
— Куда, если не секрет?
Зверев наклонился к собеседнику:
— Хозяину позвонить…
— Ваше дело. Хотите — хозяину, хотите — хозяйке.
Пастух и охотник чувствовал себя неуютно. Зверев явно не вписывался в общепринятые рамки поведения.
— Вы не брезгуйте. Выпейте из моего бокала.
— Да мне нельзя больше. Мне дело делать.
— В офисе или на свежем воздухе, по зову сердца или по потребности?
— Всяко. Смотря с какой стороны. Возьму, пожалуй, еще полтинничек.
— И то дело.
Они стояли рядом у стойки, плечом к плечу. Он прилепил платку скотчем под мышку пальто своего озабоченного доброжелателя, так что и снаружи не сразу увидишь и сам не заметишь.
Пришлось вернуться все же в центр города, почти на Невский. Проходные дворы одного из домов он знал по недавней операции. Брали бригаду братков, готовились педантично, и Зверев сам выезжал. А уж синька с планом квартала сидела у него в голове мертво. Там он и оставил своего «нового товарища» и его друга. В скверике у ЖЭКа, через который проскочил на Лиговку и тут же удачно поймал частника. После долго петлял по городу, садился в метро и выходил. Проверялся в других дворах. Чисто. Теперь можно было подумать, как жить дальше.
Человек-невидимка
Зверев поднял доску, под которой Гражина прятала ключи. Ключей там больше не было. Другие доски сидели крепко, не отрывались. Поискав в традиционных местах, употребляемых обычно для этих целей, не обнаружил ключей и там. Можно было, конечно, просто сорвать несерьезный замок, но, поразмыслив немного, Зверев решил этого не делать, тем более что, как он помнил, далее была дверь с врезным замком. Обойдя вокруг дома, попробовал на прочность окна, но не нашел лазейки и там. Плотно пригнано, крепко сделано. Стоило попытаться проникнуть в дом через чердак… Наверняка соседи Гражины уже положили на него глаз и сейчас осторожно прикидывали, что он намерен предпринять. И тогда он спокойно и уверенно прошел к ближайшему дому, постучал. Послышались шаги за дверью, она осторожно приоткрылась. Женщина лет шестидесяти, опрятно одетая, различалась за дверью, завозился у нее в ногах, заворчал толстый незлобный пес.
— Я знакомый Гражины Никодимовны…
— Была недавно. Посидела часа два, упорхнула.
— Ключ она мне должна была передать.
— Ключ… Не говорила ничего. Ключи у меня есть. Но не говорила.
— Я ее хороший знакомый. Вы не сомневайтесь. — Он достал свое милицейское удостоверение. Женщина протянула руку. — Вообще-то в чужие руки не положено. Но случай такой.
Через минуту дверь открылась совсем, женщина накинула пальто, вышла.
— Все одно у нее там нет ничего. Потолок да стены. Пойдемте.
Она отперла дом, прошла внутрь вместе со Зверевым. Действительно, с прошлого раза ничего не прибавилось. Только кусок поролона на полу.
— Вы мне чайник не дадите? Я тут подожду ее немного.
— Чайник дам. И заварки, что ли?
— Да уж выручите.
— Выручу.
Она ушла и вернулась с чайником, четвертушкой пачки индийского чая, растопкой, спичками, кружкой, жестяной, эмалированной.
— Да вы меня прямо спасли.
— Мало ли что. Будет знакомый милиционер. Звание-то солидное. Так уж не забудьте при случае. А Гражина девка путаная, без царя в голове. Или вы действительно по делу?
— Засаду тут устраиваю. Секретное мероприятие.
— Ну-ну.
Зверев растопил печь, принес щепок со двора, даже пару полешек отыскал, пропутешествовал с чайником к колонке.
Он растянулся на поролоне, положил руки под голову, даже задремал. Когда закипела вода, высыпал в чайник все, что оставалось в пачке, снял с плиты. Долго смотрел на огонь, сидя на корточках.
Подняв крышку подвального лаза, поглядел вниз. В доме он не нашел ничего. Ни клочка бумаги, ни пачки из-под сигарет, ни корочки сухой. Стерильно и чисто. Полы вымыты, будто бы даже выскоблены.
Осторожно опускаясь в погреб, освещал себе путь спичками. Крепкие пустые полки, гладкий бетонированный пол, стены из силикатного кирпича. И ни банки варенья или огурцов, ни полумешка картошки, ничего. Идеальная чистота и порядок пустоты. Он поднялся наверх, налил кружку коричневого чая, отхлебнул. В доме, мертвом и нежилом, все же что-то должно было быть, какая-то вещь, дающая хотя бы отдаленное представление о хозяине. Здесь же не находилось ровным счетом ничего.
Зверев опять лег на поролон. Гражина во всей этой истории была человеком не последним, и о доме этом должны были знать все заинтересованные стороны, должны были, учитывая совсем не смешную ситуацию, взять его на наружку, отследить, ждать, кто придет к нему или куда он отсюда отправится. Он подставлялся, вызывал на себя огонь, как бы глумился этой выходкой над Хозяином, заставлял своих пастухов и поводырей лихорадочно перебирать варианты и мотивации, недоумевать и торопиться.
…Гражина появилась в двадцать часов сорок минут, когда уже давно сгорело в печи все, что отыскал в зоне прямой видимости Зверев. Он сидел на своем коврике, опершись затылком в стену, пистолет справа, предохранитель снят. Шаги во дворе, потом на крыльце, потом поплыла первая дверь, вторая.
Она вошла и, как показалось Звереву, укоризненно оглядела его лежбище, сняла с плеча большую
