сумку, стала вынимать полезные и неожиданные вещи: например, портативный телевизор, который сейчас же включила в сеть. Зверев света не зажигал, радуясь живому огню, дверке, колоснику, вытяжке. Печь прекрасно проглатывала щепки и дощечки. Да и дом-то был уже как бы протоплен, обжит.
Потом появился сверток с едой, банка кофе, бутылка армянского коньяка.
— Паленый, но качественный, — сообщила она.
Зверев знал этот коньяк. Пить его можно было безбоязненно, но вот было ли нужно? Он же не на пикник сюда явился, да и голова требовалась светлая на неопределенно продолжительное время.
— У нас чуть больше двух часов. За это время никто нас не потревожит. Не сомневайся.
— Откуда такая уверенность?
— Скоро узнаешь.
Далее она достала из сумки десяток торфобрикетов.
— Откуда ты узнала, что я здесь? Я не рассчитывал на встречу. Вернее, предполагал встретиться с другим человеком.
— Тебе предстоит еще немало удивительных встреч и событий. Если не передумаешь.
— А что я должен передумать или о чем?
— Ты же ищешь ход на Дно?
— Ты уже однажды обещала мне эту дверку. Я вывел для вас Хохрякова. Потом вы бросили меня. Теперь я между небом и землей. Без вести пропавший, уклонившийся и исчезнувший. Конечно, если однажды стать предателем, ничего не остается другого, как плыть в этом направлении. Я знал много предателей за свою службу. Некоторым помогал ими стать.
— Не переживай. Ты не предатель, Зверев. Ты скорей победитель.
— Что нужно сделать теперь? Кого сдать? А может, устранить?
— Что тебе сказал Хозяин?
— Откуда ты знаешь про Хозяина?
— Ты нас за дураков держишь? Тогда тебе лучше на Дно не ходить. Оно тебя не примет.
— Емельянову будут убивать?
— А ты бы не хотел?
— Я хочу дело свое сделать. Найти убийц, вернуться. Получить почетную грамоту и оклад.
— Хотеть не вредно…
Зверев грустно подумал, что, наверное, они больше не увидятся никогда.
— Поскольку мы с тобой сегодня видимся в последний раз, давай выпьем, — колдовски подтвердила Гражина его мысли.
Он сорвал крышечку с бутылки, вынул пробку, налил себе с полстакана, граммов пятьдесят Гражине. Она взяла бутылку и долила стаканы до краев. Старые добрые граненые стаканы.
— Все нужно делать по-настоящему, Зверев. Ты пойдешь туда, куда хочешь, сделаешь свое дело, никого при этом не предашь и после окажешься на лугах счастливейшей охоты.
— Ты можешь говорить нормально и конкретно?
— Нормально и конкретно у вас в отделе. Или в управлении. Нормально и конкретно ты можешь только перейти в состояние трупа. А здесь, мой ласковый, только безумные и нелогичные поступки. В них высшая логика.
Зверев выпил свой стакан в четыре глотка. Гражине потребовалось на один меньше.
— Поешь, Юра, — предложила она ему, а сама продолжила хлопоты и приготовления к проводам друга сердца в путь.
Пришли в рабочее состояние запоры на дверях, появилась из неисчерпаемой сумки простыня, загорелась свеча в баночке из-под майонеза.
Гражина сняла с себя все и, обхватив лодыжки руками, уткнув лицо в колени, села рядом. И тогда Зверев сдался…
По каналу ОРТ шел фильм о ветеранах вьетнамской войны, от слабого тока воздуха плавало пламя наполовину сожранной временем свечи. Он постигал вновь то вечное и могущее быть прекрасным, то, что держит мир в равновесии и противостоянии, — зло.
Ровно в двадцать три часа заиграла шарманка жестокой музыки, музыки власти над душами тех, кто ежевечерне утапливает бугорок кнопки на пульте дистанционного управления, или красную пуговку на панели телевизора, или просто щелкает переключателем каналов, — и скачут кони, и мерцает некто неуловимо знакомый на втором плане, тот, кто держит вожжи и знает, куда летит эта тройка. И как бы не тройка уже, а вольные животные, то ли орловские рысаки, то ли мустанги.
Третьей информацией было сообщение о Звереве.
Озорная дикторша с пафосом патологоанатома объявила: «Сегодня в одной из квартир Гатчины был убит следователь по особо важным делам Петербургского РУОПа Юрий Зверев. Он вел самое громкое дело последнего времени. Вы, конечно, догадались, что речь идет о массовом „отстреле“ звезд российской эстрады. Последней жертвой неизвестных и очень изобретательных убийц стал Глеб Иоаннов, которого взорвали на сцене петербургского дворца „Праздничный“. Зверев был найден висящим в петле на кухне квартиры его знакомых. Следствие взяла на себя прокуратура. Генеральный прокурор России от встречи с нашими корреспондентами отказался. По мнению компетентного источника в Петербургском РУОПе, пожелавшего остаться неизвестным, Зверев вышел на след убийц и был устранен… „Партия войны“, поднявшая свои головы, сравнимые с головами былинного чудовища, „заказала“ Зверева. Дестабилизация политической ситуации в стране, раскачивание лодки, подготовка нового государственного переворота — вот цель этого убийства. Кто станет новой жертвой таинственных киллеров? Анна Емельянова готовится к выступлению в „Праздничном“.»
— Лихо! — только и мог сказать Зверев.
— А ты думал.
— И кого же там вынули из петли?
— Тебя, Юра.
— А кто здесь сидит?
— Ты.
— Вариант исчезающих из морга трупов? Как это делается?
— Скоро узнаешь.
Гражина тем временем оделась, уложила в сумку телевизор, посуду, пакет с остатками трапезы и подмела пол.
— Нам пора?
— Сейчас придут гости. Нужно навести порядок.
Зверев подошел к окну.
— Не надо. Не вводи в соблазн выстрелить по силуэту.
— Насколько я понимаю, скоро возникнет соблазн выстрелить в упор. И наверное, в затылок.
— Не нужно много думать об этом. Ну вот и все. Я ухожу.
— А я?
— А ты сиди на коврике и жди. Больше мы не увидимся, Юрий Иванович. Обними меня крепче. И ничего не бойся. Сейчас тебе будет страшно. А я пошла.
— Когда мы встретимся?
— Если повезет, то на Млечном Пути. Мы будем идти по нему, по щиколотку утопая в звездах. Мы будем идти, держась за руки, и я буду просить тебя молчать. Но ты не послушаешься. Ты закричишь. Мы расплетем руки и расстанемся уже навечно. И только яблоко, брошенное мной, зависнет над бездной.
Зверев лежал на своем коврике и глядел в потолок, на котором покачивались тени от пламени, засыпающего за печной заслонкой, дышащего в щели, от расплывшейся совершенно свечи, и ждал. Вечер любви, сопровождавшейся мелодекламацией, подходил к концу. Медленно растекалась осенняя ночь в чужом пустом доме.
Немного погодя раздались шаги. Мягкие шаги во дворе, на крыльце, за первой дверью. Он поднял оружие двумя руками, прикинув уровень сердца входившего. Он должен быть высокого роста, широкий в плечах, в бронежилете. Выстрел должен остановить его, слегка отбросить, и потом уже нужно стрелять в лицо.