вещмешок загрузил хлеб и консервы и, уже покидая часть, на ходу собрал снаряженные рожки мертвых товарищей. Автомат Стасова он еще с километр нес с собой, но, трезво подумав, спрятал его под валежником, метрах в двухстах от дороги, где его и нашли вскоре.
Елсуков осторожно покинул оружейную комнату, шаг за шагом возвращаясь в реальный, но уже так нехорошо изменившийся мир. Он внимательно обследовал все помещения, потом запер входную дверь своего кабинета, пригибаясь, добрался до телефона местной связи на столе и набрал номер 11 — пост на главных воротах. Трубку никто не взял. Тогда он попробовал вызвать Абрамкина, то есть набрал 13. На восьмом звонке тот взял трубку.
— Что происходит?
— Товарищ капитан, я слышал выстрелы. Залег. Потом ко мне попробовал приблизиться сержант Полуянов, и я открыл огонь согласно уставу.
— Молодец. Что теперь? Где он?
— Отполз. Потом я не знаю… А кто стрелял?
— Это Полуянов, кажется, расстрелял пост и пытался убить меня. Слушай внимательно. На время оставляй свой пост и скрытно продвигайся к воротам. Если что, разрешаю Полуянова бить на поражение. Все понял?
— Яснее ясного.
Минут через десять Абрамкин доложил по телефону, что Стасов и Славкин мертвы, одного автомата нет и нет в прямой видимости взбесившегося сержанта.
После этого Елсуков позвонил в котельную, удостоверился, что там все в порядке, и, справедливо решив, что Полуянов уже далеко от части, решил прояснить обстановку. Зрелище разоренной столовой с трупом Салова на полу, обильная растекшаяся кровь с гильзами под сапогами довершили процесс миросозерцания на данный момент. Было очевидно, что дело у Полуянова сорвалось по какой-то причине, которую теперь уже не узнать, пожалуй, никогда. Если он решил покончить со всеми, то можно было выбрать другое, более удобное время. Значит, что-то произошло при смене караула. И после того как это что-то произошло, он и решился на мятеж. Разумных поводов, впрочем, не приходило в голову.
Время тишины приказало долго жить. Нужно было звонить полковнику. Тот примчался в часть незамедлительно. То есть за два часа сорок минут, взяв такси за какие-то совершенно безумные деньги, так как «собственные колеса» на зиму он ставил в гараж, а из части приехать за ним было попросту некому.
После принятия доклада и осмотра последствий уикенда во вверенной ему части полковник приказал Абрамкину оставаться на посту, капитану — прикрыть тела убитых брезентом там, где они остались, увел Елсукова к себе и белыми от ужаса губами повел такие речи:
— Коля, теперь нам конец. Точнее, мне конец.
— Да успокойся ты, Гриша. Эта стрельба стоит у нас от Курил до Калининграда. Ну приедут, ну напишут акты. Ну переведут тебя в другое место. Ну меня переведут. Жить-то дальше надо.
— Ты меня не понял, Коля. Никаких переводов не будет. Меня расстреляют.
— Ты водки еще выпей и успокойся.
— Я скоро совсем успокоюсь. Ты знаешь, что у нас хранится в бункере?
— Изделие 2341. Комплект учебной аппаратуры.
— У нас, Коля, хранятся скрытые резервы. Это не нашего ума дело. Может быть, эти изделия продать наверху хотят, может быть, для будущей войны употребить. Как бы скрыты они от посторонних глаз.
— Какие, на хрен, изделия? По виду как бы…
— Вот что, по-твоему, эти «как бы»?
— Ну, элементы направляющей. Длинные, тонкие.
— Вот и введут мне длинного и тонкого. А может быть, и тебе. Это оружие нового поколения. Ракеты. Портативные и мощные. Высокоточное оружие. В них компьютер. Те же крылатые ракеты, только компактные. Для пуска с нашей установки.
— Да хоть бы ядерные боеголовки. Тебе-то что? Там же все цело?
— Нет, Коля. Не цело. Одной не хватает.
— Так. Уже интересней. И где же она?
— Где, где. В п…де.
— Продал?
— Продал.
— Чтоб квартиру получше купить?
— Да какая разница, Коля.
— Ты вроде бы Родину предал. Кому продал-то?
— Да кому надо.
— Шутишь?
— Какие шутки. Я же комиссоваться должен был. Вчистую. Потом и концы в воду. Те, кто это добро привез к нам, сейчас далече. Они не скоро за своим товаром вернутся.
— Для уличных боев?
— Какая половая разница? А сейчас что? Комиссия ведь будет. Там знаешь сколько крючкотворов? Они ведь все разроют. Я этого гада Полуянова загрыз бы зубами.
— Так что же ты хочешь?
— А вот то и хочу, что молчать. И ты молчи, Коля.
— Гриша, так как же? У нас ведь два штыка осталось.
— Плюс вольнонаемные. В котельной. Это все свидетели.
— И что?
— Свидетели нам не нужны.
— Ты мне предлагаешь Абрамкина «определить»?
— А что делать?
— Я сейчас, пожалуй, позвоню кое-куда. Я, Гриша, ракет не воровал. И убивать солдат своих не буду. Ты уж меня извини.
— А меня?
— А что же делать?
— Ну неужели же мы сделать ничего не сможем?
— В рамках законности — нет. Денег-то много дали?
— Много, Коля. Очень много.
— И еще дадут?
— Что ты сказал сейчас, только что?
— Еще, говорю, дадут?
— Эти уже не дадут. Но есть другие. Как говорится, маркетинг проведен.
— Ты, маркетолог, лучше скажи: Полуянов знал про твои делишки?
— Когда ты был в Приозерске, в санатории, я машину покупателя загонял в бокс. Когда загружались, был только я и люди из Москвы. И точно, на этот раз без Полуянова не обошлось. Тельфера заедают в боксе. Причем оба. Я с ними не совладал. Покупатели тем более. Пришлось Полуянова призвать, у него руки золотые, и он у нас все чинит, ведь он же, Коля?
— Он, он… И что?
— Он догадался, что груз не простой. Пронюхал как-то.
— Дело нехитрое. Кто давал тебе на хранение ракеты?
— Есть один опытный завод в Москве. У меня там с академии дружок…
— Дружок… Ты хоть понимаешь, что вот так, по дружкам, по семейкам все и порушили? Ты же предатель, Гриша.
— Коля, а жить-то как?
— Да вот так. В палатках в чистом поле! Тебя что, палками в армию гнали? Шел бы в торговлю и жил себе!
— Коля, что ты несешь. То ж при большевиках было. В другом измерении.
— Измерение у нас, Гриша, одно.
