«Господин префект полиции, нижайше прошу за моего мужа Зелика Пергирхта, о котором не имею никаких известий…»
«Господин префект полиции, простите великодушно за беспокойство, очень прошу сообщить хоть что-нибудь о моей дочери, мадам Жак Леви, в девичестве Виолетте Жоэль, арестованной в десятых числах сентября сего года при попытке пересечь демаркационную линию без положенной звезды. С нею был ее сын Жан Леви, 8 с половиной лет..»
Передано префекту полиции:
«Умоляю благосклонно отнестись к моему ходатайству и освободить моего внука Михаэля Рубина, 3 лет, француза, рожденного от матери-француженки, находящегося вместе с матерью в Дранси…»
«Господин префект, буду вам бесконечно обязана, если вы проявите внимание к делу, с которым я обращаюсь к Вам. Мои родители, пожилые и больные люди, арестованы как евреи, и мы остались одни — моя сестренка Мария Гросман, 15 1/2 лет, еврейка, французская подданная, удостоверение личности французское, № 1594936, серия В, и я, Жаннета Гросман, еврейка, французская подданная, 19 лет, удостоверение личности французское, № 924247, серия В…»
«Господин начальник отдела, не сочтите за дерзость, что обращаюсь к Вам по следующему делу. 16 июля 1942 года в 4 часа утра пришли за моим мужем, а когда дочь начала плакать, ее забрали тоже.
Ее зовут Полета Готхельф, 14 1/2 лет, родилась 19 ноября 1927 года в 12-м округе Парижа, она — французская подданная…»
17 апреля 1942 года в том же регистрационном журнале участка Клиньянкур, в тех же графах «Дата и ориентировка — Гражданское состояние Заведено дело…» записано:
«17 апреля 1942. 2098 15/24. О. несовершеннолетних. По делу Брюдер Доры, 16 лет, разыскиваемой, см. Протокол 1917, водворена по месту жительства матери».
Я не знаю, что означают цифры 2098 и 15/24. «О. Несовершеннолетних» это, видимо, «охрана несовершеннолетних». В протоколе за номером 1917, по всей вероятности, были зафиксированы показания Эрнеста Брюдера и вопросы, касающиеся его дочери Доры и его самого, которые задавали ему 27 декабря 1941 года. Других следов этого протокола в архивах не сохранилось.
Неполные три строчки «по делу Брюдер Доры». За ними в регистрационном журнале следуют датированные тем же числом записи по другим «делам»:
«Голь Жоржета-Полета, 30.7.23, родилась в Пантене, департамент Сена, родители Голь Жорж и Пельц Роза, незамужняя; проживает в гостинице, улица Пигаль, 41. Проституция.
Жермена Морер, 9.10.21, родилась в Антр-Дез-О (департамент Вогезы). Проживает в гостинице. 1-й привод О.н., Ж.-Р.Крете, 9-й округ».
Вот что записывали в регистрационных журналах, которые велись в полицейских участках во времена оккупации: проститутки, потерявшиеся собаки, брошенные дети. И — как Дора — сбежавшие из дома подростки, которым вменялось в вину бродяжничество.
Казалось бы, о евреях и речи нет. И все же они проходили через полицейские участки и оказывались в тюрьме предварительного заключения, а затем в Дранси. Коротенькая фраза: «Водворена по месту жительства матери» подразумевает, что полицейские квартала Клиньянкур знали, что отец Доры арестован месяц назад.
Она не оставила никаких следов между 14 декабря 1941-го, когда сбежала, и 17 апреля 1942-го, когда, если верить регистрационному журналу, была водворена по месту жительства матери, то есть в гостиницу на бульваре Орнано, 41. Где Дора Брюдер скрывалась эти четыре месяца, что она делала, с кем была — неизвестно. Неизвестно также, при каких обстоятельствах она возвратилась к матери «по месту жительства». Может, пришла сама, узнав об аресте отца? Или ее задержала на улице полиция по делам несовершеннолетних — ведь было объявление о розыске, Я пока так и не нашел ни единой ниточки, ни одного свидетеля, который мог бы хоть что-нибудь рассказать об этих четырех месяцах, остающихся для нас белым пятном на карте ее жизни. Единственный способ не потерять окончательно из виду Дору Брюдер на протяжении этих месяцев — заглянуть в сводки погоды того времени. Первый снег выпал 6 ноября 1941-го. Зима заявила о себе лютой стужей 22 декабря. К 29 декабря температура еще упала, оконные стекла затянуло корочкой льда. С 13 января ударили поистине сибирские морозы. Даже вода замерзала в кранах. Это продолжалось около четырех недель. 12 февраля проглянуло солнце, первое робкое предвестье весны. Почерневший снег на тротуарах превращался под ногами прохожих в чавкающую грязь. Вечером того самого дня — 12 февраля моего отца задержала полиция по делам евреев. 22 февраля снова пошел снег. Сыпал он и 25 февраля, еще гуще. 3 марта, вечером, после девяти часов, впервые бомбили предместья. В Париже дрожали стекла в окнах. 13 марта сирены завыли средь бела дня: воздушная тревога. Пассажиров метро не выпускали наружу два часа. Всем было приказано спуститься в туннель. В тот же день была еще одна тревога — вечером, в десять. 15 марта ярко светило солнце. 28 марта около десяти вечера вдалеке загромыхали взрывы, бомбежка продолжалась до полуночи. 2 апреля — воздушная тревога в четыре утра, город бомбили с воздуха до шести. После одиннадцати вечера — снова бомбежка. 4 апреля лопнули почки на каштанах. 5 апреля под вечер пронеслась весенняя гроза с градом, а потом в небе засияла радуга. Не забудь: завтра после обеда встречаемся на террасе кафе «Гобелен».
Несколько месяцев назад мне удалось раздобыть фотографию Доры Брюдер, непохожую на те, что у меня уже были. Наверно, это последняя. В лице и во всем облике не осталось ничего от детства, запечатленного на всех предыдущих фотографиях, — в глазах, в круглых щечках, в белом платьице, что было на ней в день вручения наград… Я не знаю точно, когда сделан этот снимок. Скорее всего, в 1941-м, когда Дора была в пансионе «Святое Сердце Марии», а может быть, в начале весны 1942-го, когда она вернулась после декабрьского бегства на бульвар Орнано.
Она снята с матерью и бабушкой c материнской стороны. Все три стоят рядом, бабушка посередине, между Сесиль Брюдер и Дорой. Сесиль в черном платье, с коротко подстриженными волосами, а на бабушке платье в цветочек. Обе женщины смотрят в объектив без улыбки. На Доре черное — или темно-синее? — платье без рукавов и блузка с белым воротничком, но, может быть, это не платье, а жилет и юбка — фотография не очень четкая, и разглядеть трудно. Она в чулках и в туфлях со шнурками. Волосы до плеч, лента на голове не дает им падать на лоб; левая рука опущена, пальцы сжаты в кулачок, а правой руки не видно за бабушкиной спиной. Она высоко держит голову, глаза ее серьезны, но губы готовы улыбнуться. Это придает лицу печально-кроткое и в то же время вызывающее выражение. Три женщины сняты на фоне стены. Виден плиточный пол, похоже, это коридор какого-то общественного места. Кто мог сделать этот снимок? Эрнест Брюдер? Его на снимке нет, значит ли это, что он уже арестован? Как бы то ни было, видно, что женщины принарядились по-праздничному, чтобы их снял этот неизвестный фотограф.
Не та ли на Доре темно-синяя юбка, что упомянута в объявлении о розыске?
Такие фотографии есть в каждой семье. Несколько секунд, пока они смотрели в объектив, им ничего не угрожало, и эти секунды стали вечностью.
Смотришь и думаешь: ну почему гром небесный обрушился именно на них, а не на кого-нибудь еще? Я
