твою квартиру. Они распороли даже матрацы, — пояснил адвокат.
— Если бы они нашли какие-нибудь документы, мы бы сейчас тут не говорили про чудеса, — закончил Себастьяне.
— Я никогда не держал их дома. Их забрали вы? — спросил Пьер-Джорджо, обращаясь к Себастьяне.
— Документы в надежном месте. К счастью для всех, — заключил прелат, собираясь уходить.
Он снова подошел к окну. Человек все еще стоял у подъезда.
— Есть способ выйти отсюда незамеченными? — спросил он.
— Со двора можно пробраться к соседнему дому. Оттуда можно пройти к служебному входу театра «Диана», — сказал адвокат.
— Тогда я попрошу вас подождать несколько минут, прежде чем выходить. Первым выйду я.
— Ты возвращаешься в Лозанну? — спросил Аризи.
— Вполне возможно, — уклончиво ответил Себастьяне.
— Сегодня ночью? — поинтересовался Комотти.
— Если бог позволит. Во всяком случае, как можно быстрее.
Пьер-Джорджо подумал о Швейцарии, как о далекой мечте, о тихом острове в военной буре. Он вспомнил, что еще не поблагодарил Себастьяно.
— Как я могу отплатить вам за то, что вы для меня сделали?
— Постарайтесь не совершать ошибок, — ответил прелат.
— Я с болью и горечью думаю о своем легкомыслии, — посетовал на себя Пьер-Джорджо. — Это могло стоить жизни многим людям.
— Но этого не случилось, — утешил его Себастьяно. — Хотя вполне вероятно, что ваш вероломный друг почуял что-то серьезное. И в подходящий момент попытался скомпрометировать вас.
Журналист опустил глаза и взглянул на запыленные носки своих туфель.
— Эта история уже закончена, — пробормотал он. — И других не будет, обещаю вам.
— В вашей личной убежденности я не сомневаюсь, — сказал Себастьяно. — Но, несмотря на благие намерения, мы не всегда можем совладать со своей природой, — печально заметил он.
И, пожав на прощание руки двум мужчинам, тут же вышел из комнаты.
1943 год
СЕМЬЯ
Глава 1
Джанни Монтальдо с изумлением наблюдал за тетей Полиссеной и своим учителем, между которыми происходило нечто непонятное, что-то среднее между борьбой и игрой. Эта сцена и привлекала его, и в то же время отталкивала, как зияющая под ногами пропасть.
Тетя Полиссена стояла, прислонившись к одной из колонн беседки, а маэстро Гавацци, их строгий учитель, сжимал ее бедра и терся о них, словно это занятие было интересным и приятным. Сам Джанни в этом очень сомневался.
Из расстегнутой блузки Полиссены вываливалась ее огромная грудь, к которой маэстро Гавацци приникал с жадностью голодного младенца, в то время как рука его шарила под ее юбкой.
— Не надо, маэстро. Не сейчас, — не очень настойчиво протестовала Полиссена едва слышным задыхающимся голосом.
— Синьорина Полиссена, ваша чистота волнует мое сердце, поверьте мне, — шептал мужчина, не отнимая руку, которая все решительней действовала под юбкой.
— Вы говорите неправду. Вы лжец, — хныкала старая дева, защищаясь все слабее.
— Дайте мне хоть малейшее свидетельство вашего расположения, — просил Гавацци, свободной рукой расстегивая брюки и высвобождая из них нечто, что, по убеждению Джанни, мужчина никогда не должен показывать женщине.
Полиссена готова была уступить, но продолжала оказывать символическое сопротивление.
— Только один знак, — умолял маэстро, всовывая свою штуку под подол между голых ног Полиссены. — Я люблю вас, как никогда никого не любил, — задыхался он, судорожно двигая бедрами.
Джанни не способен был пошевелиться, охваченный необычным волнением, вызванным сценой, которую он наблюдал. Когда после нескольких конвульсий и стонов маэстро Гавацци оторвался от Полиссены и поторопился привести себя в порядок, в то время как она оправляла одежду, Джанни бесшумно отполз от кустов гортензий, росших у беседки, и со всех ног пустился домой.
Запыхавшийся, он вбежал в синюю гостиную, где Валли монотонно разыгрывала на рояле гаммы.
— Что я видел! — торжествующе крикнул Джанни.
Сестра презрительно передернула плечами и невозмутимо продолжала играть.
— Не видишь, что я занята? — бросила она, даже не обернувшись. — Уходи. У меня нет времени выслушивать твои глупости.
Но Джанни схватил ее за руку и так дернул, что девочка едва не свалилась с вертящегося табурета, на котором сидела.
— Ты с ума сошел? — взвизгнула Валли, освобождаясь от цепких рук младшего брата.
— Что я тебе скажу!.. — объявил мальчик и торопливо начал описывать все, что видел в беседке.
Его сбивчивый, но подробный рассказ дополнялся мимикой и возбужденными жестами.
— Пошли, — уговаривал он Валли, держа ее за руку и показывая в сторону беседки. — Пошли. Они еще там.
Валли не надо было просить дважды, когда дело касалось подслушивания или подглядывания.
— Вот они, — прошептала она, когда оба притаились за кустами гортензий.
Тетя Полиссена и маэстро Гавацци, прислонившись к колонне, страстно целовались в беседке, с восторгом только что пережитой близости.
— Это еще что, — прокомментировал Джанни. — Видела бы ты их раньше.
— Наверное, они занимались любовью, — прошептала девочка, которая с высоты своих одиннадцати лет считала себя всезнающей.
Джанни подозрительно взглянул на нее.
— Как это ты узнала, что они занимались любовью, если ты их не видела?
— Я могу это представить, — с уверенностью изрекла она.
— А теперь они чем занимаются? — подстрекнул ее Джанни.
Но так и не получил ответа, потому что увесистый подзатыльник прервал этот их разговор.
Эдисон Монтальдо, стоявший за их спиной, заставил детей подняться на ноги. Он увидел в беседке то же, что видели и они.
— Полиссена! — окликнул он грозным голосом, раздавшимся, словно гром среди ясного неба.
Застигнутые врасплох любовники прервали поцелуи и застыли неподвижно, как соляные статуи.
— А ну-ка домой! — приказал Монтальдо детям, которые немедленно ретировались. — С вами я еще поговорю.
Когда Эдисон вошел в беседку, Полиссена в голос рыдала, закрыв лицо руками, а маэстро Гавацци со страху сбежал, оставив свою даму наедине с грозным Монтальдо.
— Что ты себе позволяешь! — бушевал Эдисон, изливая свой гнев на несчастную сестру. — Стоит мне подумать, что мои дети были свидетелями этого постыдного зрелища, и мне хочется оторвать тебе голову.
