Свадебный стол в квартире Анны Михайловны. В центре за столом сидит Анна Михайловна, по правую руку от нее Никита Иванович Вольнов, а уж потом, чуть сдвинутые на край, жених и невеста.
Среди гостей только один Макарьев знаком нам. Все они молодые, шумные – студенты.
В этом окружении и Анна Михайловна помолодела и похорошела. На первый взгляд можно подумать, что это она выходит замуж за Вольнова. Он великолепен в черной тройке, со своей горделивой осанкой.
– Горько! – кричат хором. – Горько!
Муся и Василий церемонно целуются.
– Ах, ну кто же так целуется? – Анна Михайловна даже в ладоши прихлопнула (она пьяненькая). – Господа! Простите, товарищи! Да какие вы мне товарищи? Дети вы неразумные, дети. И целоваться как следует не научились. Как вы жить без нас будете?
– По закону Ньютона! – кричит кто-то. – Тело притягивается к телу.
– Ха-ха-ха! Горько!
– Да погодите вы со своим «горько». Подумаешь, тоже зрелище. Я спрашиваю о смысле жизни!
– Ен в вине!
– Ха-ха-ха!
– Горько!
– Боже мой! Да вы и в самом деле дети. Поцелуев не видели. Никита Иванович, да скажите вы им слово напутствия вместо отца.
Никита Иванович встал. Все тотчас умолкли.
– Что же мне вам сказать? Вы связали свою судьбу с наукой. А служить науке – значит служить истине. Порой это бывает не легко. Проще уступить, пойти на компромисс, на сделку с совестью. Но помните – от совести, как от истины, можно отречься, но обрести их вновь нельзя. – Он поднял бокал. – За чистоту вашей совести! Передвигайте камни науки!
Все встают, пьют.
И вдруг раздается откуда-то другой, скрипучий голос:
– Кто передвигает камни, тот может надсадить себя.
Мария Ивановна вздрогнула и очнулась. Она сидит в бегущем «газике», на коленях ее лежат газеты, журналы, телеграммы. Одну телеграмму она держит в руках. Невольно читает ее, звучит чуть насмешливый голос Лясоты:
– Приветствую и поздравляю вас, передвигающую камни науки.
И опять, вперебой, тот бесстрастный предостерегающий голос:
– Время обнимать и время уклоняться от объятий.
Мария Ивановна оглянулась. Слева, за рулем, сидит Петя, опустив голову. Ей послышалось, что он всхрапнул.
– Петя!
– А! – Он тревожно вскинул голову. – Что такое, Мария Ивановна?
– Ничего… Я, кажется, опять заснула?
– Не знаю, Мария Ивановна. Я сам вроде заснул.
– Ты шутишь?
– Ей-богу, правда! Даже сон видел – будто я сижу верхом на свинье, держусь за уши. Она визжит и тянет меня в болото.
– Эдак с тобой не то что в болото, на тот свет попадешь.
– У меня спотыкач – шоферская болезнь. Со мной разговаривать надо.
– Знаю я твою болезнь. С девками прогулял.
– Да шоферская судьба такая: днем держись за баранку, а ночью бери под крендель.
– Кого?
– А это уж какая попадет…
Бескрайняя сибирская степь с редкими березовыми колками на горизонте; и все это безлюдное пространство заполнено зреющими хлебами. Одиноко катится «газик» по дороге. Приоткрыто лобовое стекло, врывается ветер в машину, треплет на Марии Ивановне пеструю кофточку, раскидывает рассыпчатые седые волосы.
– Петя, тебе в жизни когда-нибудь говорили: служить истине?
– Нет, – ответил тот с ходу. – Истина, она не требует доказательств. Все ясно: истина она и есть истина. Чего же тут стараться служить?
– Но разве так не бывает? Вам говорят – вот истина. А на поверку она оказывается ложью.
– Почему ж не бывает? Вот третьего года возили мы пшеницу в совхоз «Слава целине». Прямо от комбайна возили на ток и ссыпали в кучу. Гору Арарат навалили. Ну, мы шумели поначалу: сгорит, говорили, зерно. А нам – не ваше дело. Это, мол, новый метод хранения. Ладно, насыпали. Не прошло и месяца – почернело зерно и пнем село. И кто же виноват? А никто. Вот такая истина вышла.
