– Это еще ничего не значит. Вот если он выстоит, тогда другое дело.
– Так надо помочь ему!
Зеленин пристально посмотрел на нее и серьезно сказал:
– Да, надо. Кстати, Синельников срочно отозвал Воронова с рудников. Завтра он приедет. Так что будем готовиться.
Они расстались по-дружески.
Воронов приехал с рудников пополудни и, не заходя домой, явился прямо в кабинет Лукашина. Его зеленая куртка была заляпана белесой подсыхающей грязью.
– Эко тебя разукрасило, деятель! – встретил его Лукашин.
– С самого рассвета добирался, – Воронов потянулся к графину с водой.
– Может, отдохнешь с дороги-то? А вечером поговорим.
– Чего ради откладывать? – возразил Воронов, выпив одним махом воду из стакана.
– Ну, как знаешь. – Лукашин нажал кнопку, и немедленно вошла секретарша. – Неля, позови Синельникова, Дубинина и Зеленина.
– Хорошо, Семен Иванович! – Неля вышла.
Лукашин усадил Воронова в кожаное кресло, а сам зашагал вокруг стола, заложив руки за спину.
– Признаться, не ожидал я от тебя такого. – Лукашин, по своему обыкновению, смотрел куда-то в сторону, мимо Воронова. – Ну что ж, будем решать совместно. Дело-то серьезное.
«Не скоро тебя склонишь к решению», – думал Воронов, оглядывая кабинет начальника. Все здесь было солидно, внушительно: и длинные столы, покрытые зеленым сукном, и массивный из серого мрамора чернильный прибор, изображающий маяк, и над столом морской пейзаж с портальными кранами, подаренный заезжим художником, и мягкая мебель, и бархатные коричневые шторы. Среди всего этого внушительного великолепия сухонькая фигура Лукашина чем-то смахивала на тихого служителя музея. Воронов перевел взгляд на свои болотные запыленные сапоги и вдруг заметил, что каблуки его как раз придавили голову жар-птицы в малиново-синем оперении с огненным венчиком. Он невольно подобрал ноги. «Черт возьми, а уж ковер зачем? Только и ходить по жар-птицам в наших сапожищах».
В кабинет вошли сначала Дубинин с Синельниковым, потом Зеленин, он незаметно подмигнул Воронову. Они уже виделись. Перед тем как зайти к Лукашину, Воронов на минуту заскочил в производственный отдел и на тревожный Катин вопрос: «Ну, что у тебя?» – ответил скороговоркой: «Все будет хорошо…» Ему хотелось увидеть ее, успокоить. Хоть бы руку пожать… Деликатный Зеленин вышел из кабинета, и они обнялись.
– Сережа, милый, я боюсь за тебя…
– Все обойдется, – утешал ее Воронов.
– Рассаживайтесь, – предложил Лукашин, – да к столу поближе. И давайте начинать без лишних слов.
Он удобно уселся на свой высокий жесткий стул; его голубые кроткие глаза привычно отыскали ближнее, справа, окно, а там – в синеющей дымке дальнюю полоску берега и сосредоточенно застыли: со стороны казалось, что он весь ушел в себя, что ему нет никакого дела ни до собравшихся, ни до этих разногласий. – Будете сообщение делать, Петр Ермолаевич? – спросил он, не меняя позы.
– Да! – Синельников встал. – Собственно, делать подробное сообщение нет смысла. Причина нашего маленького заседания всем известна. Мы имеем дело с совершенно беспрецедентным фактом – начальник участка Воронов самовольно, превысив не только свою власть, но, я бы сказал, власть начальника Управления, приостановил строительство рабочего поселка на рудниках. Это не просто недисциплинированность – здесь срыв плана. Поэтому мы должны крайне серьезно подойти к выяснению мотивов поступка Воронова и, по возможности, принять согласованное решение по этому вопросу. – Синельников думал, что мягко выраженной объективностью речи он будет выгодно отличаться от неизбежных резкостей Воронова и тем самым даст почувствовать, что это он – Воронов – невозможен в своих выпадах и волей-неволей обходиться с ним надо строго.
Зеленин, разгадав скрытый замысел Синельникова, усмехнулся; Дубинин старательно потер пятерней свои щетинистые волосы, и недоуменное выражение на лице его еще больше усилилось. И только Лукашин оставался совершенно непроницаемым.
Воронов встал, расстегнул планшетку и выложил на стол пачку чертежей.
– Главный инженер обвинил меня в превышении власти, в срыве производственного плана. – Он тяжело придавил кулаком чертеж и поглядел исподлобья на Синельникова. – Я ездил на рудники не затем, чтобы показать свою власть. И не задумывался над тем, какой у нее предел, у этой моей власти. И нужно ли задумываться о пределе власти, когда требуется разумное решение?
– То есть, по-вашему, что разумно, то вам и подвластно? – спросил его Синельников.
– По крайней мере, я не пройду мимо головотяпа, бьющего оконные стекла или уличные фонари, – повысил голос Воронов. – Пусть на мне нет милицейского мундира, но я схвачу его за руки.
– Ну, с точки зрения милицейского мундира легко установить предел разумного, – насмешливо заметил Синельников.
– Я две недели прожил на руднике не как праздный соглядатай. – Воронов поднял чертежи. – Я изучил и эти проекты – старый и новый варианты – и в большой мере ту местность, где должен строиться поселок. Разумеется, все это я делал не с той целью, чтобы показать свою власть.
– Какие же мотивы руководили вами? – спросил Синельников.
– Очень простые. Я думал о том, что в этом каменистом ущелье должны жить люди. Да, да! Жить на тех булыжниках, где и цветника не разобьешь, не говоря уж об огороде.
– Да, это верно – огородникам там делать нечего, – заметил Синельников.
