– Торопливость в таком деле ни к чему…
– Чай, не блины печем, – пробасил кто-то.
«Так-то лучше, – подумал Семаков. – А то расшумелись, как на сходке. Им только дай волю…»
4
Все-таки это закрепление и распределение земли насторожило Семакова. «Укрепить надо правление-то, укрепить, – думал он. – А то в момент они такую карусель выкинут, что и перед районом опозорят».
Однажды вечером после разнарядки Семаков задержал Волгина.
– Игнат Павлович, а несоответственно у нас получается, – сказал Семаков. – Влился в нашу семью отряд механизаторов, а мы вроде бы их на расстоянии держим.
– Это почему же?
– Ни одного из них даже в правление не ввели. А ведь это все специалисты, молодежь…
– Ну что ж, подбирайте кандидатуру!
– Уже подобрали… Петра Бутусова.
– Брата Ивана?
– Да. Авторитетный товарищ. И грамотный.
– А вместо кого в правлении?
– Хоть вместо Егора Ивановича. Ему теперь и не до правления. У него и тракторы, и поле – со своим делом только впору справиться.
– Улаживайте!
Против ожидания Семакову удалось быстро все «уладить». Егор Иванович согласился «уступить место молодежи». Занят он был по горло. Вместе с сынами решил сам тракторы ремонтировать.
– А зачем? В рэтээс все починят, – возразил было Степан.
– Там тебе так починят, что на дороге развалятся. Знаю я их.
«Их» Егор Иванович в самом деле хорошо знал – сам до войны работал в МТС и тракторы водил и комбайны. А после осел в колхозе – семья большая выросла. Куда с ней мотаться из родного села? Зато теперь он был несказанно рад тому, что все собрались «до кучи». И работал с азартом, или, как говорил он, с «зарастью». Сам в РТС ездил, подобрал весь инвентарь для своих тракторов; на станцию, за сто верст, на перекладных мотался насчет селитры под будущий урожай, – разузнал, когда ее получить да завезти можно. Степана на вывозку навоза поставил, а Иван рис домолачивал – бригадные дела кончались вместе с рисом.
Рис убирали вручную по снежку. Он так низко полег, что многие кисти вмерзли в землю, и жалко было смотреть на обезглавленные стебли. Уж чего только не повидал за долгие годы Егор Иванович. И соя под снег уходила – паслись в ней дикие козы да фазаны круглую зиму, и луга некошеными оставались, и картошка мерзла… Ко всему уж привыкли глаза, а вот поди ж ты, – подкатит иной раз жалость при виде гибнущего добра, да так и полоснет, ровно ножом.
Этот год был трудным. Деньги, что скопились, пошли на покупку техники. Трудодень оказался пустым. Перестали ходить колхозники на работу – и шабаш. Не выгонишь! А тут рис убирать надо…
– Игнат, давай заплатим рисовой соломой за уборку. Не то пропадет рис-то, – уговаривал Егор Иванович Волгина, – кормов хватит у нас.
Сена запасли в этом году вдоволь. А почему? Пятую часть накошенного сена получал колхозник. И не то что выкосили – выскоблили луга-то…
– Ладно, заплатим соломой, – согласился Волгин. – Оповещай людей.
После болезни Волгин стал податливым, только пил чаще; в такие минуты его большой нос краснел, а продолговатая щербина на носу заполнялась потом. Согласился и Семаков, только поворчал для порядку:
– Эх, народ! И где только его сознательность? Как ноне летом дали им болото выкашивать исполу, по шейку в воде буркали. Пупки готовы понадорвать, когда выгоду свою чуют…
Егор Иванович на радостях сам прошел по домам, оповестил всех, и народ валом повалил.
И хорошо ж было молотить рис на току в морозное зимнее утро! Прохладный чистый воздух, отдающий таежной хвоей; желтое, как спелая дыня, солнце; легкий морозец, от которого грудь распирает; и тугой звонкий рев барабана – все это будило бодрость и создавало то бесшабашное состояние духа, когда тебе сам черт не брат.
Егор Иванович вместе с кузнецом Конкиным молотилку старую приспособили, лет десять без надобности провалялась. Женщины встали с граблями на отбой. И загудела, родимая!
– Пошла душа в рай, только пятки подбирай, – комментировал дед Конкин.
В последний день обмолота авария случилась на току. Валерка Клоков, стоявший на подаче при молотьбе риса, прибежал к Егору Ивановичу и выпалил впопыхах:
– Подшипники у барабана полетели. Иван собирается втулки свезти в мастерские. А Конкин не дает: «Знаю я вас, горе-мастеров! До моркошкина заговенья продержите. Сам, говорит, смастерю». Пойдем, а то Иван ехать хочет.
Егор Иванович наскоро выпил кружку молока, махнул рукой на завтрак, приготовленный хозяйкой, и быстро пошел на ток.
Там – тишина. Под молотилкой на разостланных мешках лицом кверху лежал кузнец Конкин и ковырялся во втулке.
