– Дает не дает… сам не возьмешь. На мою сотню с хвостиком не больно разживешься.
– И я вот получаю сотню с небольшим. – Зуев широким жестом указал на свой завтрак.
– Дак у вас приварок хороший! – со значением сказал Коньков.
– Правильно! – Зуев поджал губы и с нарочитой любезностью склонил голову. – Не сидим сложа руки. Сам видел мое хозяйство.
– Хозяйство твое не мерено – тайга!
– Тайга не каждому дается. Нужна сноровка.
– Сноровка бывает разная: один норовит дерево посадить, а другой кору с него содрать.
– Кородерство тоже промысел.
– Промышлять-то мы умеем. Лишь бы взять оттуда. А вложить туда, лес восстановить – это уж пусть дядя за нас делает.
– Видывали мы таких дядей. Тот же Калганов… Бывало, послушаешь его – прямо одна забота о тайге. А сам пускал баргузинских соболей в тайгу как воробьев в небо. Выпустит – их и след простыл, не держатся они здесь, ходом идут. Вот и получается – на словах забота, а на деле растрата.
– Видно, что вы человек городской.
– Почему?
– Потому! Соболь не телок, на веревку его не привяжешь. А вы переживаете, – усмехнулся Коньков.
– Мне переживать некогда! – вспылил Зуев. – Я делом занят, и хозяйство мое в порядке.
– Ну да… На ваш век хватит.
– И я так считаю…
Так, попивая один – чай, другой – водку, они полусерьезно-полушутя не то переругивались, не то в полунамеках выражали свою антипатию друг другу, старались вызвать вспышку, за которой могла бы последовать нечаянная откровенность намерений каждого из них.
– И давно вы в тайге работаете? – спросил Коньков.
– Представьте себе – пятый годик.
– Представляю.
– И все делом занят, оттого и не переживаю. Это уж пусть ваши сотрудники переживают. Вас-то когда перевели сюда? В позапрошлом году?
– Эге, – кивнул Коньков.
– Вот и спросите своих сотрудников, сколько они преступлений не раскрыли хотя бы за последние пять лет? Работать надо, а не за тайгу переживать. О тайге как-нибудь уж мы сами позаботимся.
– Каждый сверчок знай свой шесток! – усмехнулся Коньков. – Знакомая присказка. Между прочим, я видел ваши заботы. От этих забот даже кета в заломах дохнет.
– Не за тем смотрите! – повысил голос Зуев. – Вы скажите, кто у вас под носом человека убил?
– Не беспокойтесь, Зуев, на этот раз найдем, – сказал Коньков, вставая. – До новых приятных встреч! – и вышел.
13
«Злобишься да шипишь, – думал Коньков о Зуеве, выходя из чайной. – Ну, погоди, касатик… Я тебя еще успокою, ткну носом в твои шкодливые дела. И синяк на виске у Насти тобой посажен. Тобой, голубчик. И ты у меня не отвертишься…»
Первым делом он зашел к председателю райпотребсоюза, чтобы запретить вывоз отловленных птиц впредь до решения райисполкома и поразведать насчет заготовителей.
Плотный, упитанный Коркин в сапогах и диагоналевых галифе, с квадратными плечами, еще увеличенными ватными подкладками темно-синего кителя, стоял возле аквариума и кормил красновато- золотистых японских рыбок. Кабинет у него был просторный, с кожаным старинным диваном и двумя массивными креслами, множество стульев возле стен, огромный стол, обтянутый зеленым сукном, – хоть в бильярд играй на нем, и во весь кабинет индийский ковер, голубоватый, с красными павлинами.
– Здорово, Василий Федорович! – нарочито бодрым тоном приветствовал от порога его Коньков.
– Здорово, здорово!.. – Коркин медленно, как бы нехотя, подошел к нему, протянул свою короткую, как обрубленную, но увесистую ладонь и спросил, глядя исподлобья, не то с обидой, не то с укором: – Что ж ты наших птицеловов притесняешь?
– А ты об этом спроси председателя райисполкома или прокурора. – Коньков только руками развел – я, мол, тут ни при чем.
– Спрашивал, – сухо ответил Коркин и нахмурился.
– Ну вот… Они распорядители, а я – простой исполнитель, обыкновенный гражданин участковый.
– Ну, чего мы тут стали? Давай к столу! – Коркин пошел первым, поскрипывая хромовыми сапогами.
Он сел за стол в вертящееся кресло, отчего плечи его поднялись еще выше и лысеющая круглая, как глобус, голова оперлась прямо на плечи.
Коньков сел на стул сбоку, и Коркин, точно каменный идол, повернул к нему все тело сразу. Его широкое красное лицо с белыми бровями было все еще сердитым.
