Автор поражал воображение читателя обилием имен, дат, даже ссылок на печать XVIII века, не исключал саму идею поиска оригинальных документов. Их в статье не было. Зато охотно повторялись, прямо по «Русской беседе», подробности похищения княжны с небольшим, но каким же существенным уточнением: Алексей Орлов начал добиваться доверия «самозванки» много раньше, чем того захотела Екатерина II. Иными словами, достаточно прозрачный намек на некую самостоятельную игру, которую Орлов мог обратить, а мог и не обратить в пользу императрицы. Тем самым отданное Екатериной распоряжение о похищении теряло свою остроту и вопиющую беззаконность. А заключение в крепости становилось в конечном счете вполне заслуженным наказанием за громкие похождения, «разврат» и «смуты», поддержанные внешними врагами Российской империи. И как вывод — еще одна закулисная дворцовая история с участием авантюристки, незадачливой искательницы приключений.
Первые выступления в печати, как первые ходы в растянувшейся на десятилетия шахматной партии. Точки над «i» поставлены, часы пущены. «Русская беседа» — это Аксаковы, М. П. Погодин, А И. Одоевский, А. К. Толстой, В. И. Даль, Д. Л. Мордовцев, М. А. Максимович, И. В. Киреевский, И. С. Никитин. Может быть, больше литераторы, чем историки, но с безусловным уважением к факту, исторической истине, объективному анализу. «Русский вестник» — не кто иной, как М. Н. Катков, пусть еще достаточно либерально настроенный, но уже со всеми будущими верноподданническими установками. И еще автор статьи — М. Н. Лонгинов.
ИСТОРИЧЕСКАЯ СПРАВКА. В августе 1858 г. градоначальником Москвы Закревским был составлен по личному указанию императора «Список подозрительных людей в Москве», приложенный к «Записке о разных неблагонамеренных толках и неблагонамеренных людях». Основной экземпляр предназначался шефу жандармов, копия — председателю Государственного совета. В «Записке» Закревский писал: «По разным слухам и секретным негласным дознаниям можно предположить, что так называемые славянофилы составляют у нас тайное политическое общество. Славянофилы появились после Польской революции, в виде литературного общества любителей русской старины. Центр этого общества — Москва. Литературные органы его: 1) Русская беседа, редактор Кошелев. Главные сотрудники Хомяков, Аксаков и Самарин; 2) Сельское благоустройство, отдел Русской беседы; редактор и сотрудники те же. Денежный двигатель общества Кокорев, поддержанный множеством купцов нового поколения, которых славянофилы всячески к себе привлекают.
Общество славянофилов развивает общинные или демократические начала. Оно составлено от лиц разных сословий: дворян, чиновников, купцов, мещан, людей духовного звания и ученых. Вредное по своему составу и началам, Общество это надеется на какое-то покровительство и смело распространяет круг своих действий… Все эти издания расходятся в большом числе экземпляров, читаются пылкою молодежью неопытною и дают направление общему мнению. Элементы, которые могут послужить неблагонамеренным людям, чтобы произвести переворот в государстве, следующие: 1. Крестьянский вопрос — орудие для возбуждения крестьян против помещиков, а последних против правительства. 2. Бессрочноотпускные нижние чины. 3. Раскольники… 4. Фабричный народ. Этот класс людей давно подготовляется уже к беспорядкам… 5. Театральные представления… 6. Распространение сочинений Герцена».
Первыми в «Списке подозрительных лиц» были названы братья Аксаковы. О М. П. Погодине указывалось: «корреспондент Герцена, литератор, стремящийся к возмущению», о В. А. Кокореве: «западник, демократ и возмутитель, желающий беспорядков».
Формально М. Н. Лонгинов не уступал аксаковской группе в научном авторитете. Его имя — это многочисленные работы по русской литературе, по Н. И. Новикову, масонам, это полновесная библиография по отечественным писателям, наконец, многолетняя связь с кружком Н. А. Некрасова. И тем не менее досье именно исследователя — не изучаемого исторического лица! — как же часто его необходимо знать для правильной оценки научного материала и как далеко не безразлична даже для простой публикации документа позиция ученого. Едва заметная перестановка фактов (кто, кроме узких специалистов, сумеет ее подметить?), их изменившаяся последовательность, переставленные акценты — и от того, что было в действительности, не остается и следа.
Тараканова — явно случайная тема для автора. Но тогда тем более откуда такая уверенность в правоте своей позиции, своей информации, безразличие к научным аргументам? И здесь невольно приходит в голову аналогия: Тараканова и Блудов, Тараканова и Лонгинов. Конечно, не министр и даже не государственный секретарь, всего лишь крупный чиновник, губернатор, но зато в дальнейшем начальник Главного управления по делам печати. Ведь почему-то из всех губернаторов, грешивших научными интересами, выбор остановился именно на нем. А то, что выбор не был случайным, показало время. Не кто иной, как М. Н. Лонгинов станет главным автором печально известных правил от 1 мая 1872 года, перечеркнувших относительно либеральный закон о печати и отдавших власть над ней в руки Министерства внутренних дел. Годы руководства Лонгинова управлением — один из самых тяжелых периодов для русской литературы и журналистики. Так не была ли Тараканова поручением с заранее намеченной целью, которое не дается первому встречному и поперечному: знак доверия — залог карьеры.
ИСТОРИЧЕСКАЯ СПРАВКА. Лонгинов Михаил Николаевич (1823–1875) — чиновник, известный библиограф. По окончании курса Петербургского университета находился на службе при московском военном генерал-губернаторе. В дальнейшем состоял членом от правительства в тульском губернском по крестьянским делам присутствии, крапивенским уездным предводителем дворянства и орловским губернатором. С 1871 г. начальник Главного управления по делам печати. Выступал как поэт, в том числе с получившими широкую и скандальную известность порнографическими стихами, и как прозаик. Со второй половины 50-х годов сотрудничал в «Современнике» историко-литературными и библиографическими заметками и статьями под общим названием «Библиографические заметки». Реакционная политика Лонгинова в руководстве русской печатью вызвала резкие выступления против него многих литераторов.
Лонгинов не остается одиноким в своем выступлении. Его поддерживает «Северная пчела» — Фаддей Булгарин. Вдогонку «Русскому вестнику» она печатает небольшое сообщение будущего известного романиста П. Мельникова-Печерского. К вариантам конца жизни Таракановой добавляется новый — тихая праведная жизнь в стенах московского Ивановского монастыря под именем монахини Досифеи и в заключение пышнейшие, на всю Москву, похороны с высшим духовенством, знатью и погребением в родовой усыпальнице семьи Романовых — Новоспасском монастыре. Что значил в сравнении с сорокалетним благополучным монастырским бытием эпизод с заключением в Петропавловской крепости — мелочь, которая вполне могла потускнеть даже в воспоминаниях самой Таракановой — Досифеи.
Но и этого дополнения направляющей руке мало. «Северная пчела» после нескольких номеров снова обращается к Таракановой, чтобы уточнить: была настоящая Тараканова — смиренная, богобоязненная, ни на что не претендовавшая праведница — и была псевдо-Тараканова, красавица авантюристка. Это в ее камере довелось отбывать наказание некоему Р. Винскому. Винский видел нацарапанную ею надпись на стекле по-итальянски: «Мой боже» — и слышал от старика надзирателя, что похоронили ее во дворе Алексеевского равелина.
С одной стороны, рассказы живых людей, правда не совсем свидетелей и даже не современников, а так — по поводу, слухи, которые с натяжкой можно назвать народными преданиями, с другой — документы. Борьба положительно не была равной даже с точки зрения еще только начинавшей определяться исторической науки. Что ж, своим ставленникам Кабинет мог помочь и иным путем.
Через несколько месяцев после публикации таракановских материалов и своего призыва избавиться наконец от лжи в русской истории «Русская беседа» перестала существовать. Никаких административных мер — просто фактически издававший журнал на протяжении 1859 года И. С. Аксаков из-за запутанных юридических требований не смог стать его официальным издателем. Что же касается уже напечатанных материалов, то их представлялось возможным обезвредить. Они издаются в Лейпциге на немецком языке с некоторыми небольшими правками и комментариями, вполне достаточными, чтобы направить мысль читателя в соответствующее русло. Эту функцию возьмет на себя Августин Голицын, постоянно живший в Париже исторический писатель, автор известного в свое время полемического сочинения «Свободна ли
