— Ты всегда стараешься меня поддержать, отец Миколай. И надо признаться, тебе это часто удается, но сегодня…
— Что именно заставляет тебя задумываться над Астраханью, государыня?
— Мне не хотелось возвращаться памятью к тем годам, но, может статься, это необходимо. Да я и не скажу об этом Заруцкому.
— Ты права, дочь моя, воздерживаясь от излишней откровенности. Она вредит любому человеку, тем более в отношениях монарха с подданным, где всегда должно сохраняться почтение и благоговение.
— Вряд ли это возможно в отношении Заруцкого. Я ему слишком многим обязана.
— Ты ему, государыня? Ты — атаману? Не верю своим ушам.
— Но без него моя судьба…
— Не продолжай, дочь моя, ни в коем случае не продолжай! Ты, царица Всея Руси, обязана простому атаману? Но подумай сама, кем бы был этот человек, если бы не имел счастья приблизиться к тебе, служить тебе и, само собой разумеется, защищать тебя? Он, помнится, происходит откуда-то с Украины?
— Ты не знаешь этих мест, святой отец. Они сравнительно близки от Сандомира и Самбора. Те же леса, те же сады, то же долгое теплое лето. И замки. И шляхетские дворки. Впрочем, Иван родился в поместье достаточно богатого и родовитого шляхтича.
— Но не был его родственником?
— Нет, нет. Даже не воспитанником. В усадьбах всегда много таких парубков, которые неизвестно как живут и чем занимаются, но их всегда можно видеть на дворе, во время охоты.
— Полуслуга или просто слуга.
— Пожалуй, так. Возможно, он получил там какое-то образование. Но во время очередного татарского нашествия усадьба сгорела, и маленький мальчик оказался в татарском плену.
— Это нелегко.
— Нелегко. Но Иван сумел понравиться татарам. Он был очень красив. Невероятно смел. И стал лихим наездником. Его ловкость приводила в изумление татар, и они обращались с ним вполне дружелюбно.
— Только из-за этих качеств? Мне доводилось слышать и иные разговоры. Ты не хочешь говорить о них; дочь моя. Я не настаиваю.
— Почему же? Действительно, когда Заруцкий появился в Тушине, среди казаков ходили слухи, будто он принял мусульманство.
— Но это не помешало твоему супругу отнестись к нему очень благожелательно? Твой супруг полностью доверял ему?
— И да, и нет. Мой супруг не грешил доверчивостью.
— И был, конечно, прав. Но тем не менее Заруцкий получил из его рук чин боярина.
— Под Кромами он привел государю Дмитрию Ивановичу еще пять тысяч казаков. Такая служба дорогого стоила и была отмечена званием атамана.
— Значит, он сумел внушить доверие и казакам.
— О, эта связь появилась значительно раньше, еще в татарские годы Ивана. Во время одного из татарских набегов он перешел на сторону донских казаков и сразу стал у них войсковым старшиной.
— Вот видишь, дочь моя, каждая подробность твоего рассказа свидетельствует в пользу Заруцкого и, значит, его решения.
— Мне кажется, святой отец, у него есть единственное качество, которое заставляет меня доверять ему, — он стремится не к власти, а к битвам, к сражениям, к победам, которых добивается собственной рукой. Его не интересуют придворные хитросплетения и интриги.
— Было бы хорошо, если бы это в действительности было так.
— У тебя есть основания для сомнений, святой отец?
— Никаких. Только жизненный опыт, который в каждом отдельном случае может оправдываться или, наоборот, — не оправдываться.
— И он очень похож по характеру на Дмитрия Ивановича.
— Ты уверена, дочь моя, что так хорошо успела узнать государя? Вы провели вместе всего несколько дней.
— Это так, но его смелость, лихость, почти сумасбродство сразу давали о себе знать. Правда, государь тешил главным образом, теперь-то я это поняла, самого себя. Он забавлялся, святой отец! Забавлялся! Брать какие-то игрушечные крепостцы. Делать вид, что воюешь, а не отправляться в поход на самом деле! И в последнюю, действительно роковую минуту не позаботиться о жене…
— Ты снова и снова возвращаешься к этому обвинению, дочь моя. Мертвых надо прощать, этого требует святая церковь. В этом одна из заповедей христианства. Прощать следует всех, но покойных тем паче. Ты продолжаешь жить с обидой в сердце, государыня!
— Пусть это будет моим грехом, я ничего не могу с собой поделать.
— Горечь и злоба — плохие советчики, государыня. И сегодняшний день требует от тебя душевных сил, которые эти пороки неустанно подтачивают. Ты должна отказаться от них!
— Прости, святой отец, я постараюсь превозмочь себя, хотя, боюсь, подобное испытание мне не по силам.
— Да, но ты не договорила о своих сомнениях по поводу Астрахани. Ты что-то знаешь об этом городе.
— Совсем немного. Или наоборот — слишком много. Об астраханцах еще при жизни царя Бориса Годунова говорили как о разбойничьем гнезде, о вечных бунтовщиках против Москвы и смутьянах. Государь Дмитрий Иванович называл даже одно имя — Илейка-Муромец, который выдавал себя за царского родственника и просил принять его на государеву службу.
Триста казаков с атаманом Федькой Бодыриным такое воровское и изменное дело затеяли: молву пустили, якобы царица Ирина, быв не праздна, родила сына Петра, а лихие люди подменили того сына (девочкой) Феодосиею, которая в малом времени и скончалася, а будто тот царевич Петр здравствует и у них, воров, терских казаков, пребывает.
И ведомо мне учинилося, что они, воры, двух казаков подговаривали: астраханца Митьку и муромца Илейку. А Митька сказал, что царевичем назваться не может: потому на Москве никогда не бывал, тамошних дел и царских обычаев не знает. А И лейка на то воровское дело согласился…
— И дело кончилось разговорами?
— В том-то и самое большое диво, что нет. У Илейки оказалась жизнь, богатая всяческими приключениями. Она очень занимала моего супруга, и он пересказывал мне ее обстоятельства. Илейка- Муромец плавал на волжских кораблях водоливом. Служил позже в каком-то приказе стрельцом. Воевал против горцев. Умудрился оказаться холопом у некоего боярина. А уж потом сбежал в Астрахань, где непонятным образом сдружился с терскими и донскими казаками. Государь Дмитрий Иванович говорил, что Илейка провел среди них то же самое время, какое ему довелось провести в Москве до моего приезда: зиму 1605–1606 года.
— Но почему все же он обратил на себя внимание государя?
— Дело в том, что за сметливость, редкую удаль, а главное, может быть, на редкость бойкую речь казаки поставили его во главе очень большого отряда своей вольницы и нарекли — да, да, святой отец! — нарекли государевым сыном.
— Народ наивен, но в конечном счете не слишком доверчив. Такой титул, если его можно назвать титулом, следовало заслужить.
— Святой отец, в него поверила не только астраханская голытьба. Его принимала как государя вся Астрахань, а снаряжение Для войска ему дал не кто-нибудь — сам воевода князь стольник Дворостинин!
— Тот, что и сейчас ждет твоего приезда, государыня?
— Он самый. Черный люд стекался к Илейке толпами.
— Он называл себя Илейкой?
— Нет, конечно; так называли его в Москве. Все знали его как царевича Петра Федоровича. Ему
