из боярина Василия Шуйского, окольничего Клешнина и думного дьяка Вылузгина. Если вам, великий князь, эти имена что-то говорят.
— Говорят, и очень много. Василий Шуйский только что был возвращен из ссылки, но от этого не переставал быть ярым врагом боярина Бориса Годунова. Андрей Клешнин, пожалуй, даже поддерживал дружбу с Борисом Годуновым.
— Разрешите сказать слово, великий князь…
— Ты, Ярошек? Ты что-нибудь помнишь?
— Вернее, сейчас припомнил, великий князь. Андрей Клешнин был зятем состоявшего при царице Марье ее ближайшего родственника Григория Нагого. О других я ничего не знаю.
— Если позволите, пан дворецкий…
— Мы слушаем тебя, библиотекарь.
— Андрей Клешнин был дядькой царя Федора. Среди московитов ходили слухи, что это он подсказал государю Ивану Васильевичу женитьбу на Марье Нагой, но он же подсказал боярину Борису Годунову мысль избавиться от царевича Дмитрия.
— Два таких совета! Вот это настоящий придворный. Хотя первый его совет оказался, как мы знаем, далеко не слишком удачным, а второй — что ж, Клешнин до сих пор находится около престола.
— Немудрено, если подлинные материалы Углического дела, которые писались прямо на месте следствия, исчезли. В Москве же существуют лишь их набело переписанные копии. Об этом доносил цесарю посол Варкоч: ему сразу бросилась в глаза их чистота — без единой описки и помарки. Он даже решился спросить об этом боярина Бориса Годунова.
— И что же Годунов?
— Ответа не последовало.
— А выводы комиссии?
— Случайная смерть, ясновельможный князь. Всего лишь случайная смерть во время детской игры. На этом настаивали все свидетели, которых становилось день ото дня все больше, хотя играл царевич с несколькими сверстниками на закрытом дворцовом дворе.
— Вы не говорите об осмотре тела, библиотекарь.
— Его не было.
— Осмотра не было?
— И не могло быть, ясновельможный князь. Московиты имеют обыкновение хоронить покойников в день смерти. Комиссия приехала спустя несколько дней, и никто не просил разрешения тревожить покой умершего. На этом особенно настаивали священнослужители.
— Местные?
— Московские. Такова была воля патриарха.
— Ах, да, институт патриаршества уже был установлен царем Федором. Выбор пал на архимандрита московского Новоспасского монастыря, епископа Коломенского и архиепископа Ростовского Иова. Все предполагали, что первым патриархом станет митрополит Дионисий, но, ходили слухи, он не ладил с боярином Борисом Годуновым и царицей Ириной, не соглашался перестать упоминать царевича Дмитрия Ивановича. Иов же был предан Годунову. Все говорят, его преданность царскому шурину не знает границ и по сей день.
— Посол Варкоч доносил, что московиты смотрели на эти события иначе. Когда вскоре после Углического дела в Москве вспыхнул страшный пожар, его сочли Божьей карой за невинноубиенного царевича. И это якобы патриарх посоветовал боярину Борису Годунову обвинить в поджоге города семейство Нагих.
— Не думаю, чтобы боярин Годунов удовлетворился простыми слухами. Сколько мне известно, он нашел иной предлог расправиться с Нагими и царицей. Самовольная казнь царского дьяка и его сына — это совсем иное. Тут уже можно было сотнями высылать в ссылку угличан, бросить всех родственников царицы в тюрьму, а ее — за то, что подговаривала родных к расправе, — постричь и сослать.
— Польский посол утверждает, что царицу провожал чуть не весь город. Угличане бежали несколько верст за ее повозкой, и во всем городе стояли стон и рыдания.
— Значит, ее любили!
— Ты неисправим, Ярошек! Ссыльную царицу противопоставляли торжествующему боярину, а это не любовь. С годами я начинаю склоняться к мысли, что народ всегда понимает несправедливость.
— И справедливость!
— Вовсе нет. Понятие подлинной справедливости доступно лишь Всевышнему. Несправедливость объединяет — ведь каждый чувствует себя в жизни в той или иной мере обделенным и обездоленным. Справедливость каждый хочет применить к себе и завидует остальным. Мы когда-то спорили об этом с князем Андреем Курбским в письмах. А вот если бы царя Федора сменил на престоле его младший брат, подвергшийся вместе с матерью и родственниками насилию и поруганию, для народа это могло бы стать восстановлением справедливости, которая, в конечном счете, сказалась на каждом.
— Ясновельможный князь, если вашей светлости не наскучили мои примечания…
— Полно, библиотекарь, они меня сегодня больше всего занимают. Надеюсь, ты по-прежнему руководствуешься только документами?
— О, да, великий князь. Мне бросилось в глаза такое сопоставление. В Москве на главной торговой площади есть весьма почитаемый Покровский собор, выстроенный на месте множества церквей, построенных в честь отдельных побед Казанского похода. В 1588 году к нему пристроили часовню над могилой знаменитого в Москве Василия Блаженного. А непосредственно перед назначением первого патриарха там же похоронили другого местного блаженного — Ивана Водоносца. Боярин Борис Годунов старался всячески заслужить его расположение, пока однажды не услышал в ответ: «Умная голова разбирай Божьи дела; Бог долго ждет, да больно бьет». Московиты утверждают, что это предсказание непременно исполнится.
— Вот только когда, мой ученый библиотекарь?
«Послание православным русским и грекам, жившим в Польше»
Со времени завоевания турками у греков начали иссякать ручьи Божественной мудрости, заглохло наше просвещение, настал для вселенной духовный голод и жажда. И даже запад, то есть греки, живущие на западе, терпят необычайное несчастие. Ибо те, которые пленены, пришли в такое злосчастие, что едва могут сохранить веру Христову целою и неисказимою и то с большими опасностями и страданиями; те же, которые, по человеколюбию Божию, были свободными от этого плена и его бедствий, мало-помалу попали в другие затруднения, вследствие того много бедственного разделения Церквей, которое приготовлено крайним славолюбием желающих властвовать вместо Христа; таким образом и эти последние страдают, быв подвержены другим бедствиям.
Той яре Борис, видя народ возмущен о царевичеве убиении, посылает советники своя, повеле им многия славныя домы в царствующем граде запалити, дабы люди о своих напастях попечение имели и тако сим ухищрением преста миром волнение о царевичеве убийстве, и ничто же ино помышляюще людие, токмо о домашних находящих на ны скорбях.
С детинца княжеского через боковые ворота прямо к Академии выход. Князь Константин частенько таким путем к студентам своим заглядывает. Все припасы им съестные — со своего двора. В одежде, если у кого нужда, никогда не откажет. Типография там же: печатным делом все так же интересуется.
— Вельможная паненка, неужто опять к школярам на службу пойдем? Разве их церковь с великокняжеским собором сравнить? Только что поют славно, атак…
— Лучше мне там, Галька. На душе покойней. Княгиня не рассмотрит, перед дядей не оговорит. Свету меньше, так для молитвы свет наружный и не нужен, лишь бы сердце откликнулось.
