связи с серьезными продюсерами у меня есть. Она очень красивая, с великолепной фигурой, ясными голубыми глазами, обожает теннис и плаванье; единственное, что всерьез заботит меня − стаи настырных женихов, крутящихся вокруг нее, как осы у банки с медом. И еще − ее бесконечные путешествия по миру в компании разного рода балбесов. И ладно бы − путешествия респектабельные, с остановками в приличных отелях, однако − ничего подобного! Они едва ли ни пешим порядком пересекли вдоль и поперек Индию, Таиланд и какие-то африканские территории, питаясь черт знает чем, и ночуя порой под открытым небом!
Стоп. Я становлюсь сварливым снобом. Когда мне было двадцать, и я впервые попал в Азию, то был очарован ее дикими красотами и сумасшедшей экзотикой. И даже ел жареную кобру. По вкусу − рыба и рыба… Пил кровь, выпущенную из ее сердца и даже разбавленный спиртом яд… Сейчас же − откровенно недоумеваю над такими своими выходками. И не нахожу ни на йоту завлекательного в этих странах третьего мира − серых и грязных, наполненных бесчисленными опасностями. Насекомые, змеи, вирусы, наконец, нищета и преступность… Да, культуры третьего мира любопытны и заключают в себе немалые ценности сегодняшней цивилизации, однако изучать данные ценности можно в тамошних музеях, куда приезжаешь из отеля с бассейном и рестораном на машине с глухо закрытыми окнами, которые то и дело царапают местные нищие своими грязными ногтями.
Кстати, казус. Мой малолетний сынок Марвин, увидев имеющийся в моем доме древнеегипетский папирус с изображениями птицеголовых языческих божеств, никак не мог взять в толк, что они изображают, однако мое объяснение, что это, дескать, древние комиксы, вызвало в нем безоговорочное понимание их назначения.
Я объездил весь мир, и пришел к выводу, в котором меня не переубедит никто: самая лучшая страна − это наши Соединенные Штаты. Есть еще Западная Европа, где каждое государство отличают свои прелести, но скученность, сомнительная экология и неясные политические перспективы никогда бы не подвигнули меня переехать туда. Благословенное пространство Америки, защищенной двумя океанами, ее земли, протянувшиеся от полярных широт до коралловых тропиков, заключают в себе, пожалуй, все, что может выбрать для себя человек. И даже в самой дикой глуши моей страны один шаг до всех благ цивилизации.
Я люблю свою страну. Она дала мне все, чем я горжусь. Образование, семью, положение в обществе. Я − глава крупнейших корпораций, член Большого Совета и являю собой часть того организма, отделение от которого сродни ампутации. А таковая вероятна лишь в том случае, если я буду являть собой опасную для организма патологию. Что едва ли возможно, хотя в нашей среде бывали огорчительные прецеденты. Достаточно вспомнить Кеннеди. Но в данном случае проблема заключалась в неспособности вознесшегося на вершину власти человека проявить добрую волю к компромиссу. Хотя − о какой такой вершине власти я говорю? Да и кто такой наш президент? Что нынешний, что предыдущие? Эти ребята − чемпионы, выигравшие помпезное соревнование. Это − символы, знаки, олицетворения империи, но, да и только. Глашатаи власти. Они ничего не решают, и любого из них безболезненно меняет другой, подобно афише очередной премьеры на фасаде кинотеатра. А настоящая власть, наши кланы, не нуждаются в рекламе. Они, как деньги, любят тишину. И не нуждаются в выборах, ибо как монархии, а не временщики, обладают преемственностью и не ограничены в полномочиях согласно сроку избрания и волеизъявления тупых масс. Вот оно − главнейшее достижение нашей Системы! Системы, стабильно живущей в каркасе идеологии и экономики, нерушимом и прочном, как гранитная скала! Хотя…
Да, есть всякого рода сомнения. Надеюсь, они субъективны. Но погружаться в них не время. Время разобраться с текущими делами. Через час − совещание с управляющими компаний, затем встреча с людьми из Конгресса, − они активно лоббируют наши инициативы, связанные с ракетостроением, и, наконец, к вечеру мне надлежит быть у председателя Большого Совета. Подозреваю, по вопросу деликатному, связанному с моими конкурентами, парнями чрезвычайно влиятельными. Вот тут-то и предстоит тот самый компромисс, которого я втайне весьма опасаюсь… Ибо стоить компромисс будет многие миллионы.
Я прошел в комнату к сыну, потрепал парня, раздраженно отмахнувшегося, по упрямой голове в знак примирения − я вообще-то отходчив, в отличие, кстати, от своих домашних; затем прошел в спальню, где у трюмо застал наводящую косметический лоск супругу.
Ее лиловое вечернее платье лежало на покрывале постели. На платье − колье из отборных розовых жемчужин. Судя по всей этой шелухе, она намерилась выбраться в свет.
− Куда-то собираешься?
− Сегодня нас приглашают Джексоны…
О, Боже! Переться к этому отставному сенатору, тупому болвану, выслушивать его излияния о необходимости своего политического воскрешения, и о кознях врагов, не дающих ему развернуться… Наши жены, впрочем, дружат и, зацепившись языками, щебечут часами о всяческой муре, не в силах оторваться друг от друга.
− Сегодня я вызван к Большому Боссу, − сказал я веско. − Кроме того, у меня совещание в Вашингтоне и визит в Нью-Йорк.
− Летишь вертолетом? Как я боюсь этих вертолетов…
− На машине мне не угнаться за моим графиком.
− Нет проблем, − отозвалась она, тщательно подводя карандашом края губ. − Я съезжу одна, не привыкать. − В тоне ее сквозило холодное разочарование.
Я помялся, не зная, что сказать. Наконец, произнес:
− Думаю, Патрик выкарабкается.
− О, наш бедняжка! − произнесла она с искренним вздохом.
Я подумал, чтобы сказать еще. Спросить, будет ли ее сопровождать Майк? Этот красивый тридцатилетний организм с недавней поры − ее неразлучный охранник. Большая молекула.
− Майк едет с тобой? − Мой голос звучал нейтрально.
− Да, а что?! − Барбара повернулась ко мне. В тоне и взгляде ее сквозил явный вызов.
− Ничего… − Недоуменно передернув плечами, я вышел из спальни.
Диалог мог развиваться и по иному сценарию. К примеру, я мог заметить, что мне не очень понятна ее привязанность к этому биороботу с идеальной прической, мужественным лицом и парой извилиной в мозгах, если таковые вообще имеются. Однако мой намек на адюльтер получил бы достойный отпор, ибо я, увы, был пару раз по собственной оплошности уличен в похождениях на стороне, и эта “пара раз” вспоминается при каждом удобном случае. В свою очередь я никакими свидетельствованиями в отношении неверности Барбары не располагаю, да и располагать не стремлюсь − к чему? Нам обоим под пятьдесят, мы явно охладели друг к другу, близость с ней подчас означает для меня выполнение необходимой обязанности, и это угнетает. Так что ревность в моем положении это всего лишь подозрение в том, что изменяешь не только ты, но и тебе. Да и сколько нашего брата мечтают о женщине, которую могли бы любить, уважать и… обманывать. Почему? Видимо, большинство женщин хотят многого от одного мужчины, а большинство мужчин одного, но от многих женщин.
Чего греха таить, я люблю позабавиться с девочками, а, кроме того, у меня есть любовница и пара устойчивых связей с женщинами, давно и искренне мне симпатизирующими. Одна живет во Флориде, другая − в Нью-Йорке. Эти связи уже практически родственные, и никакими взаимными обязательствами нас не обременяют. Секс в данном случае скучен (по крайней мере, для меня), и напоминает естественное приглашение на чашку кофе, когда заходишь к знакомым или в какой-нибудь офис.
Свою жену я люблю и очень к ней привязан. Она хороший и добрый человек. В ней сразу чувствуется порода: предки ее − английские и германские аристократы. Высокая, с прекрасной фигурой, я с гордостью показываюсь с ней на людях. В юности она была просто красоткой, и когда я впервые увидел ее, мое лицо просто жаром обдало. Я сразу же понял: это − моя судьба! Она казалась мне воплощением мечты − сладостным, невероятным чудом. Сам я из довольно простой семьи, выходец из Флориды, где и до сей поры проживают все мои родственники, а Барбара − дочь магната, и в семью его я попал через многие тернии. Меня вообще воспринимали там, как надоедливое насекомое, и, кто знает, отчего ее папаша не прихлопнул меня как комара? Думаю, все решила наша отчаянная любовь. Я, как мой
