выгнаны, получат незаметные, но хорошо известные другим предпринимателям отметки, предающие их мести всех капиталистов. Тут нет никакого шума. Это смертоносная работа машины, которая захватила трепещущего и кричащего человека в свои зубчатые колеса, в свои резаки, в свои ремни, машина даже не скрипит и бесшумно раздавливает его.
В своей ответной речи Жорес защищает не себя лично. Нет, отстаивая рабочий класс, идеи социализма, он проходит мимо колкостей Клемансо, Но это отнюдь не значит, что он не способен парировать выпады своего оппонента. Нет, он просто презрительно отбрасывает их. Правда, порой Клемансо сам напрашивается на убийственные реплики Жореса, перебивая его. Когда Жорес говорит, что, нападая на социализм, он помогает самым крайним реакционерам, Клемансо кричит:
— Вы не олицетворяете социализма в своей особе, вы не бог!
— Вы же, господин министр внутренних дел, — быстро отвечает Жорес, вызывая взрыв смеха и аплодисментов, — даже не дьявол!
Жорес снова возвращается к правительственной декларации, раскрывая ее жалкое содержание.
— Когда я читаю декларацию, я не замечаю в ней того устремления ввысь, которое постарался придать ей г-н Клемансо. Он высмеял мои роскошные волшебные замки и вызвался сам камень за камнем построить собор. Он заявил, что шпиль этого республиканского собора устремится в будущее, когда от моих волшебных замков ничего не останется.
Но да будет мне разрешено заметить со всем уважением к предмету и лицам, что в ту минуту, как я говорю, у министерского собора, как мне кажется, немного не хватает шпиля!
Кто же победил в этой знаменитой ораторской дуэли? Если судить по итогам голосования, то Клемансо; правительство Сарьева получило поддержку. Иного нельзя было ожидать, ибо представители буржуазии, конечно, отвергли социалистические идеи Жореса. Но все-таки личная победа досталась ему. Среди правых в палате находился тогда известный писатель Морис Баррес. Он готовился писать книгу о политической жизни Франции и заносил в дневник все события парламентской жизни. В этот день Баррес записал: «Борьба Клемансо против Жореса. Жорес, что бы о нем ни думали, одержал победу».
По мнению Барреса, в палате было два блестящих оратора; реакционер граф де Мэн и социалист Жорес.
Несмотря на свою политическую антипатию, националист Баррес из них двоих отдавал предпочтение Жоресу. Граф де Мэн, по его словам, производил такое впечатление, как будто он играл салонную комедию. Баррес пишет: «Я больше люблю это чудовище Жореса, который, возвращаясь на свое место, еще дымится».
Что касается Клемансо, то смысл, который он вкладывал в дуэль с Жоресом, был виден и слепому. Тигр рвался к власти. Неважно, разобьет он доводы Жореса или нет. Важно, чтобы все почувствовали: в защите буржуазного общества Клемансо не пойдет ни на какой компромисс, его не остановит ничто, совершенно независимо от того, какие революционные идеи он выдвигал в прошлом. И он сможет делать это беспощадно, без колебаний, при любых обстоятельствах, он готов отстаивать интересы своего класса перед любым противником, даже перед таким сильным, как Жорес. А экстравагантность Клемансо лишь резче подчеркивала его правоверность. Клемансо рассчитывал превосходно.
В октябре 1906 года Сарьен подает в отставку из-за болезни, и формирование нового кабинета, естественно, поручается Жоржу Клемансо. Просто такой сильный человек должен быть первым. Состав кабинета оказался весьма контрастным. Здесь Луи Барту, консерватор, соратник Мелина. Но здесь и два социалиста — Бриан и Вивиани. Все знают, что они ренегаты, но тем не менее они еще крайне полезны в борьбе с забастовочным движением. Наконец, военным министром стал тот самый полковник, ныне генерал, Пикар, который прославился своей честностью в деле Дрейфуса. Этого человека очень удобно противопоставить растущему антимилитаристскому движению.
Политическое направление кабинета Жорес определил как «консервативный неорадикализм». Он считал правомерным выдвижение Клемансо на пост премьера; по крайней мере ясно, с кем имеешь дело. Теперь действительно борьба пойдет очень четкая: класс против класса, совсем по Гэду. Жаль только, что Гэд от этой борьбы уклонялся. Его трудно даже сравнить поэтому с Жоресом, обладавшим неиссякаемой энергией и боевым темпераментом, чего так не хватало Гэду. Гэдизм умирал у всех на глазах. Это ярко обнаруживалось в журнале Гэда «Сосиалисм», «образцово безжизненном, — по словам Ленина, — бездарном, не способном занять самостоятельную позицию ни по одному важному вопросу».
Между тем политическое положение становилось таким, что Жорес в декабре 1906 года уверенно говорил:
— Через десять лет в мире будет торжествовать социализм!
В сентябре 1906 года кровопролитие произошло в связи с забастовкой в Гренобле, затем начались волнения из-за локаута на обувных фабриках в Фужере; в марте 1907 года рестораны Парижа освещались свечами: забастовали рабочие электрических компаний.
В начале 1907 года остро встал вопрос о государственных служащих. Учителя, работники почты, разных муниципальных служб тоже боролись за улучшение своей жизни, создавали профсоюзы. Они стремились присоединиться к Всеобщей конфедерации труда. Клемансо не хотел и слышать об этом. Борьбу государственных служащих за свои права он объявил грубым посягательством на высшие интересы нации, разрушением государства. Присоединение чиновников к ВКТ, по его словам, было выражением открытого бунта. Когда так поступил профсоюз учителей, то его секретарь Негр был немедленно уволен. Преследованиям подверглись и другие государственные служащие. Приказ об этом отдал социалист, министр просвещения Аристид Бриан.
Жорес немедленно откликался на каждый социальный конфликт. «Юманите» всегда печатала подробную информацию о забастовках, она стимулировала движение солидарности, пропагандировала, агитировала, организовывала рабочих. Жорес непрерывно вел бои за их интересы с парламентской трибуны. Он не прощал правительству ни одного случая репрессий. Хотя непосредственно забастовками руководили профсоюзы, именно Жорес становился самым громким рупором и самым активным защитником рабочего класса.
В конфликте с государственными служащими, по существу, не было чего-либо принципиально нового. Но на этот раз репрессии осуществил Бриан, его недавний близкий соратник, проповедник революционной всеобщей стачки, выступавший даже левее Гэда. Жорес хорошо помнил тяжелый для него урок казуса Мильерана. Но тогда это было все не так вызывающе, Мильерана знали как эволюциониста, человека тактики, а не принципов. К тому же тогда, по мнению большинства социалистов, необходимо было любой ценой спасать республику от угрозы клерикально-шовинистической реакции. Измена Мильерана проявлялась далеко не так явно и откровенно. Он сам, во всяком случае, как-то пытался держаться в рамках приличия. Сейчас же все выглядело в глазах Жореса небывало гнусно. Весь эпизод превращался для него в крайне важную моральную проблему.
Жорес считал, что принципы справедливости, честности, моральной чистоты находят свое высшее выражение в социализме. Нет ничего более опасного для него, чем отступление в его практической деятельности от этих принципов. Участие в социалистическом движении Жорес рассматривал в качестве долга совести. Поэтому любая нечестность социалиста наносит социалистическому движению непоправимый ущерб. А здесь налицо была явная измена и предательство.
Необходимо отмежеваться от Бриана, решил Жорес. Он понимал, что шум из-за этого дела нанесет и некоторый ущерб. Любая распря между социалистами — радость для врага. Ему, конечно, опять будут напоминать о его прошлых личных слабостях. Ах, как это все было для него тягостно! Но, мастер тактического компромисса, Жорес не признавал никаких компромиссов в моральной области.
Жорес знал, какой героизм проявляют простые рабочие, вступая на путь классовой борьбы. Еще совсем недавно в своем споре с Клемансо он говорил, что значит для рабочего стать активистом профсоюза:
— Образование профсоюза предполагает громадное, тройное усилие со стороны рабочих: усилие сделать сбережения для взноса из нищенского заработка; усилие мысли, чтобы возвыситься над ежедневными заботами и подготовлять коллективное будущее своего класса, несмотря на изнурительную работу; усилие мужества, доходящего иногда до героизма, потому что именно на активистов, на организаторов, основателей и руководителей профсоюзов падают усиленные удары предпринимателей в минуты кризисов.
