сроки, — это большая редкость.
По молодости я часто мечтал, как я буду грузчиком. В этой, по сути, скотской работе физические возможности тела постоянно подвергаются испытанию. Особенно пленителен тот неравный бой с законами земного тяготения, который достигает апогея при встрече винтовой лестницы и фамильного нормандского гардероба. Тщеславный парад человеческой воли, превращенной в физическое усилие, решимость, облеченная в мускулатуру. Курам на смех! Буфет, который опирается исключительно на ваш позвоночный столб, не оставит вам свободного времени на размышления о чем-либо, кроме своего собственного веса. Дубовый стол давит вам на мозги с такой же силой, как и на руки. Это, возможно, единственная профессия на свете, при которой вы душой и телом преданы своему делу не для красного словца. В этой профессии нет ни будущего, ни прошлого, потому что тонны, переносимые вами ежедневно, складываются в понятие «вес», которое не зависит от времени. Грузчик — благородная профессия. Жаль, что люди не догадываются об этом. И грузчики тоже. Возразите — и вы будете правы.
Простите мне эти пространные отступления от темы, но в данный момент мое будущее настолько неопределенно, что я так или иначе должен отвлечь от него свое внимание. Иначе мне придется омочить бумагу никому не нужными, а для вас откровенно скучными слезами. Я бы сейчас дорого отдал за поход в кино, за приключенческий роман или за полный стриптиз. Я бы отдал все, что у меня есть, чтобы кто-нибудь рассказал мне сказку. Руку даю на отсечение за обычное сумасбродство. Я готов на любое развлечение при условии, что оно хоть на миг унесет меня отсюда, из этой пустой квартиры, которая становится подозрительно похожа на мой гроб, на мой персональный склеп.
А теперь посмотрим на вещи с позитивной точки зрения: на те несколько дней, что мне остались до смерти, квартира в моем полном распоряжении. Прежде чем я впаду в голодную кому, я еще успею залезть в ее комнату, которая больше не закрыта на замок, и воспользоваться своим исключительным правом кончить за все четыре года на этот паркет, который вытоптали до дыр ее бледные ножки. Но разве я способен на это? Уже четыре года, как мой член похож на старое доброе воспоминание, на семейную реликвию, на больного болезнью Альцгеймера, от которого я шарахаюсь, как шарахаются от стеклянных глаз собственного де; душки, который вас больше не узнает. Мой член мертв, да здравствует мой член! Прошу вас, только не надо этих сострадательных мин, как у сестер милосердия при виде распахнутого плаща эксгибициониста. Избавьте меня от этого, не стесняйтесь в выражениях. В подобных случаях грубость уместна как никогда. Я уважительно отношусь к вашему чрезмерному целомудрию, но подбор литературных выражений и работа над стилем — это не самая насущная забота мужчины, который понимает, что ему крышка. Скорее у него есть грубое желание выругаться как сапожник и послать хорошие манеры на все хорошие буквы. Вот что ему надо сейчас до зарезу.
Подождите минуточку, я мигрирую в другую комнату.
Вот она — спальня моей жены. «Наша» спальня до моего падения. Четыре года я не видел этих голубых стен, потертого паркета, посреди которого теперь красуется безупречный прямоугольник от убранного ковра, непаханая целина, по которой так и тянет пройтись босиком, с четырьмя кружочками по углам, словно выжженными каленым железом. Трава больше не вырастет на этих местах. Как, впрочем, и ничто живое вообще.
Хм, она не забыла даже замуровать окно. Заметьте, если бы это было не так, вы бы сами удивились. Эта женщина все предусмотрела. Мне нечего больше добавить к этой горькой иронии, которая выскочила как-то сама собой: то же самое ее отношение к жизни, перед которым я когда-то немел от восторга, теперь служит идеальным орудием моего убийства.
Это тот же механизм, что делает для вас невыносимыми любимые причуды бывшего партнера. Те из них, которые еще недавно заставляли вас задыхаться от счастья, становятся противны до омерзения, когда любовь собирает свои манатки и сваливает. О, тот головокружительный карнавал милых привычек. Где перемешаны невпопад трогательный акцент в произнесении некоторых слов. Своя манера держать ложку и вилку и даже голову в такси, когда машина делает еле заметный вираж. Неискоренимая привычка строить из себя знатока в магазине спиртных напитков. Наверняка вы испытывали подобное, когда давились от смеха, пока ваша половинка блистала познаниями в области марочного виноделия. Все эти едва уловимые машинальные жесты, такие милые обожающему сердцу, оборачиваются настоящим кошмаром, когда любовь решает вдруг смотать удочки. Тогда один вид ароматических свечей, расставленных на столе сердечком, выворачивает ваше сердечко наизнанку с желудком в придачу.
Мое сердечко разбито видом этого окна. Оно как немой приговор. Сердце разбито, но меня ни капельки не тошнит.
Хм, моя теория тут же находит исключение в моем собственном лице. Здравствуй, грусть.
34
Я затрудняюсь определить, сколько мне еще осталось жить. Я полагаю, с голоду тоже в одночасье не умирают. От радости тут не попрыгаешь. Особенно не с чего. Днями напролет созерцать, как ты медленно угасаешь, все с большим трудом выползая на водопой к источнику воды. И все это ради того, чтобы в один прекрасный день бесславно подохнуть в одиночку на пороге собственного сортира.
А ведь я был так недалек от цели! Я был настолько уверен, что моя злоба запросто переплюнет ее в весовой категории, что моя ненависть окажется жирнее ее. До такой степени я был убежден в этом, как будто отныне и навсегда где-то была предначертана победа всех Давидов над всеми Голиафами, что даже создал себе подставную семью, клан, свою мафию, которая с наступлением ночи собирается над шахматной доской решать мою партию. Команда белых состояла из Жака, волшебной горошины моей принцессы и меня самого. Черных — из Питера Пена и армии лилипутов. Маленькие и слабые должны побеждать всегда. Так я понимаю. Чего же логичнее, чем взять за образец лучшие из их маленьких побед! Ведь мы все братья по оружию, а оружие у нас одно — хитрость, потому и шахматные партии тянулись целую вечность. Когда король лилипутов посадил королеву к себе на закорки, чтобы переправить ее на другой конец поля, мы с моей командой тут же освистали этот ход в знак протеста. Теперь у нас, белых, будет целых два часа в запасе, чтобы переиграть все стратегии, применимые для выхода из безвыходного положения, в которое мы, как всегда, загоняем себя неверным ходом в начале игры из-за того, что горошина Жака частенько витает в облаках.
35
Каждую среду мы с моей матушкой ходили в ресторан после ее визита к парикмахеру, долговязому и очень худому дядечке, который при своем росте и худобе непонятно каким чудом умудрялся сохранять вертикальное положение. У него были руки необычайной длины, чрезмерной. Они развевались вокруг тела, как праздничные ленты вокруг ярмарочных качелей. Я был уверен, что они не отрывались при малейшем порыве ветра только благодаря каким-то колдовским чарам. Мамино появление всегда сопровождалось у него безудержной жестикуляцией. А как поступили бы вы, если бы Папа Римский вдруг ни с того ни сего ввалился к вам в кухню без всякого предупреждения? От скорострельности и количества его речевых боеприпасов у меня неизменно начинала кружиться голова, он топил меня своим словесным поносом так, что в итоге я оказывался в головомоечном кресле. Матушка сидела у меня по правую руку, а по левую руку сидела одинокая старушка с восстанавливающей маской на лице. Она была настолько неподвижна, как будто приехала сюда только для того, чтобы не помирать в одиночку. Подозреваю, что я был недалек от истины. Регулярно раз в месяц я должен был проходить через две тысячи рук этого ненасытного спрута из китайского шелка. Вооруженное ножницами, это непредсказуемое животное казалось мне таким же опасным, как шальная пуля, попавшая в бронированный сейф. Мне частенько случалось вскрикивать от испуга, закрывая глаза руками. Я всерьез опасался, как бы в порыве вдохновения он мне однажды не выколол глаз.
В ресторане наше появление провоцировало не меньший переполох, но на более высоком уровне: тут