из Пэдуке, штат Кентукки, — ветеран четырех важных кампаний в Европе...» Я направил бы очерк в газету, выходящую в том городе, откуда парень призывался в армию, недели через две он получил бы оттуда вырезку, и дело в шляпе: после этого я мог бы в любое время приехать в дивизию и жить припеваючи.
То же самое я проделал с кухонной братией, решив тем самым проблему питания. Потом я обработал полевую почту и отныне мог не сомневаться, что мои сообщения будут своевременно попадать к офицерам для связи с прессой и к военным цензорам для отправки в Штаты. Представившись начальнику медицинской службы, я договорился переночевать у него, если задержусь в расположении дивизии. У врачей всегда много спирта, и он вполне пригоден для питья, если добавлять лимонной кислоты. У сержанта- хозяйственника я позаимствовал столовый прибор, встал вместе со всеми в очередь и получил порцию завтрака. Солдатский кофе оказался, как всегда, дрянным. Потом я направился в штаб дивизии, к офицеру для связи с прессой. Нужно было соблюдать субординацию. Я хотел услышать от него, чем сейчас занята дивизия, чего следует избегать в разговоре с генералом и как лучше завязать с ним беседу о куклах. На этот раз мне повезло. Пресс-офицером оказался знакомый мне по Штатам диктор радиокомпании Си-Би-Эс, и оба мы словно перенеслись из Германии на Мэдисон-авеню. Не знаю почему, но даже в разгар войны военная форма выглядела на нем, как дешевый штатский костюм. Его радость при встрече со мной я объяснил тем, что он, по-видимому, постоянно чувствовал себя в окружении тупиц и кретинов.
— Привет, Гарри! — воскликнул он. — Рад видеть тебя!
— Ты мне льстишь. Чем я обязан такой восторженной встрече?
— Долго у нас пробудешь?
— В зависимости от обстановки на вашем участке.
— В таком случае ты сбежишь завтра же утром.
— Ничего интересного?
— Наш старик хочет заставить солдат заниматься хотя бы сборкой и разборкой винтовок. По его убеждению, людей нельзя оставлять без дела.
— Да, я кое-что слышал о нем.
— И все, по-видимому, правильно... Какого дьявола ты тут делаешь?
— Пока осматриваюсь. Говорят, он интересный человек.
— Боже, кто это говорит?
— Ребята в Париже.
— В Париже?! Париж все еще на старом месте?
— Конечно. Послушай, мне нужно проверить один факт. Я слышал, ваш старик коллекционирует куклы.
— Что, что?
— Куклы.
— Ты хочешь сказать, хорошеньких немок?
— Да нет, куклы. Деревянные куклы. Вырезанные из дерева куклы ручной работы. Будто он посылает своей жене по кукле из каждого захваченного города.
— Потрясающая липа. Откуда ты ее высосал?
— Из бутылки с коньяком.
— Похоже.
— Нет, это и в самом деле вранье, Билл?
— Послушай, наш фрукт коллекционирует только врагов по обе стороны фронта.
— Значит, он из числа этих самых...
— Вот именно. Ты слышал о Кукурузной Кочерыжке?
— Я думал, это шутка... Но ничего, Билл, я все равно хотел уехать из Парижа.
— Ты что, совсем свихнулся? Уехать из Парижа! Может, ты добиваешься, чтобы тебя выперли из армии как умственно неполноценного?
— Будет тебе. Ну а вообще как жизнь?
— Это затяжная война, Гарри. Хочешь знать, что я сплю и вижу?
— Производство в майоры?
— Если и стану майором у Кукурузной Кочерыжки, то не раньше чем к седьмой мировой войне. Нет, серьезно, ты знаешь, что мне постоянно грезится?
— Хорошенькие француженки?
— Точно. А еще?
— Сдаюсь. Не ведаю.
— Суп.
— Суп?
— Да, суп.
— Знаешь, Билл, майора-то из тебя действительно не получится.
— Я грежу о супе с макаронами и бобами в итальянском ресторане «Льюиса и Армана» на Бродвее.
— А ведь это неплохая тема, Билл. Очерки о солдатах, воюющих за мамин яблочный пирог, уже изрядно приелись. Кто знает, может, Америка жаждет познакомиться с образом героя-солдата, который сражается за суп с макаронами из итальянского ресторана «Льюис и Арман».
— Гарри, ты долго намерен пробыть у нас?
— Ну, если найду интересные темы...
— У нас тут есть солдат, в свое время сочинявший душещипательные телеспектакли для домашних хозяек. Интересно?
— Не очень.
— Связной одного из батальонов родился в городке милях в четырех отсюда. Пока этот городишко еще у немцев, но ты, возможно, покрутишься у нас, пока мы его не возьмем. Можно будет сделать хороший очерк со снимками. Я могу прикрепить к тебе дивизионного фотографа.
— Ну что ж, буду иметь в виду на тот случай, если вы возьмете город, если вы не обойдете его стороной и если ваш солдат до тех пор уцелеет. Ты не скажешь, сколько вы тут намерены отсиживаться?
— Этого я тебе сказать не могу.
— Даже если бы и знал?
— Просто я не знаю. На участке одного из наших полков отмечается небольшая активность — действуют разведгруппы и все такое.
— Спасибо, не интересует.
— К сожалению, ничего другого предложить не могу. Вот кукольная история, конечно, могла бы послужить темой для большой статьи.
— Да, если бы соответствовала действительности.
— Даже если бы и не соответствовала. Если бы, например, нам удалось убедить Кочерыжку поговорить об этом с тобой.
— Как ты думаешь, Билл, есть какая-нибудь надежда?
— Такая же, как на то, что он примет мой рапорт об отставке. Но мне хотелось бы, Гарри, чтобы ты упомянул нашу дивизию в своей корреспонденции.
— Это почему же? Уж не потому ли, что я твой любимый военный журналист?
— Надеюсь, ты упомянешь в корреспонденции мою фамилию и тем самым напомнишь начальству из Си-Би-Эс, что их сладкоголосый рыцарь, ушедший на войну, в свое время вернется к ним в поисках работы... А что, Гарри, если кукол оставить в неприкосновенности, а генерала заменить каким-нибудь солдафоном, а? Конечно, придется получить разрешение от Кочерыжки, но он не узнает, что это будет липа. У нас есть тут немец-краснодеревщик, для большего правдоподобия он может изготовить штук восемь-десять любых кукол. Что ты скажешь?
— Надо это сделать хотя бы ради того, чтобы взглянуть на морды мерзавцев, чьи побасенки заставили меня мчаться сюда из Парижа. Они позеленеют от злости, если я привезу очерк о коллекционере кукол.
— Кто тебе нужен — солдат или офицер?
— Солдат не годится. Уверен, что даже капрал или сержант в роли коллекционеров кукол покажутся
