посмотреть, сможем ли мы помочь друг другу найти выход из создавшегося положения.
Она прищурилась.
– Это мнение Дааля или ваше личное?
– Это мнение нас обоих.
– И что вы оба хотите в результате?
– Вот об этом-то я и хотел поговорить с вами. Но нужно хотя бы минуту.
– У вас их пять, – сказала Ли. – Даже шесть фактически, в зависимости от того, как скоро мне захочется закурить. Сигарету?
Она оперлась на перила и вытряхнула из пачки сигарету.
– Нет, спасибо, – сказал Рамирес – Это вредно для легких.
Она бросила на него жесткий взгляд.
– Вы знаете, человек вроде вас мог бы сделать здесь много полезного, майор.
– Что значит «вроде меня»? – тихо спросила она.
– Вы выросли здесь. Вы знаете, насколько здесь тяжело. Вы действительно смогли бы открыть глаза людям в зоне Кольца.
– И что бы это дало?
– Все. Это разоблачило бы ложь корпоративной пропаганды о территориях, находящихся под опекой ООН, о том, что происходит на шахтах. Это позволило бы людям на старых планетах узнать, куда в действительности идут их деньги.
Она не смогла сдержаться и рассмеялась.
– Они знают, Рамирес. Они знают столько, сколько хотят знать. Или ты слишком молод и идеалистичен, чтобы понять это?
Рамирес покраснел.
– Послушай, я не хотела тебя обижать. Но я столько видела молодых идеалистов в этом городе. И все они верили в одно и то же. Что если они поговорят с честными представителями прессы, попадут в нужную спин-передачу, опубликуют нужную книгу, все несправедливости системы волшебным образом прекратятся. Нет, так не будет. Система – такая, какая она есть, потому что людям так нравится. Поскольку она подходит большинству людей. Или, по крайней мере, большинству тех, кто обладает достаточной властью.
– Это довольно цинично звучит.
– Зато реалистично.
– И хороший повод к тому, чтобы ничего не предпринимать.
– Прекрати проповедь, Лео. – Ли смахнула пепел с сигареты и проследила, как ветер унес его. – Это совсем не интересно, и, кроме того, я приношу пожертвования у себя в офисе.
– Я понимаю, почему вы так считаете. Вы долго добивались того, что имеете. И не хотите ставить все это под удар…
– Ты ничего не понимаешь, – отрезала она.
– Но…
– И никаких «но». Мне приходилось встречать богатых ребятишек вроде тебя всю свою жизнь. Вы вылупляетесь из университетского общежития, или из маменькиного дома, или откуда-нибудь еще. Вы мутите мозги всем вокруг себя, в результате чего нескольких шахтеров убивают, а вы откупаетесь от любой неприятности и убираетесь восвояси к спокойной работе в симпатичном офисе. Но шахтеры, которых убили из-за ваших разгоревшихся страстишек, остаются лежать в гробу. А их родители, дети, братья и сестры по- прежнему таскают за собой баллоны с кислородом, пока им не стукнет пятьдесят.
– Мне жаль, если вы думаете подобным образом, – сказал Рамирес, странно покачивая головой. – Вы знаете, что работы на «Тринидаде» снова начались? – спросил он, внезапно поменяв тему.
– Нет, – ответила Ли, действительно удивившись на этот раз.
– Может ли это изменить ваше мнение?
– Нет. Это все, о чем ты думал, когда тащил меня сюда, или ты еще что-нибудь хочешь?
– Да, хочу. – Он облокотился на перила пожарного выхода и сложил руки на груди. – Послушайте. К нам недавно обратились… Есть люди, которые желают знать, над чем конкретно работала доктор Шарифи накануне пожара. И они хотят поддержать… хм, действия, которые мы недавно обсуждали. Как с финансовой стороны, так и с других.
– Полагаю, ты имеешь в виду Андрея Корчова, – сказала Ли. – Нет, мне не интересно с ним что-либо обсуждать. И уж абсолютно точно ничего, что находится в компетенции Техкома.
– Ничего, даже если…
– Ничего, даже если.
Рамирес пожал плечами, затем поморщился как от боли и схватился за шею. И неожиданно Ли поняла, почему его движения казались ей странными.
Он закрывал рукой разъем недавно установленного черепного контакта, который был замаскирован лоскутом самоклеющейся кожи. Бугорок под лоскутом и вспухшая раздраженная кожа вокруг нового имплантата не оставляли сомнения в его происхождении.
– Это самодельное оборудование? – спросила она, показывая сигаретой на его шею.
