— Ты такая нежная, — выдохнул он.
Энни затрепетала, потрясенная своими ощущениями. Всякий раз, когда он прикасался к ней, ее тело переставало ей принадлежать.
Поцелуй длился и длился, пока наконец они не оторвались друг от друга, жадно втягивая воздух в легкие.
Он развел в стороны ее колени, прижимая ее к себе, и она ощутила всю силу его желания. Упираясь руками в стол, она сопротивлялась напору Макса. А он все сильнее прижимался к ней, и Энни наконец застонала.
— Тебе нравится? — выдохнул он. Нравится? Как ей может нравиться то, что сжигает се живьем?
Макс скользнул руками по ее плечам и быстрым движением спустил эластичный лиф сарафана к талии.
— Не надо, — задохнулась Энни.
Она поймала его запястья, но слишком поздно. Он уже нашел ее груди и ласкал их, осторожно сжимая соски.
— Как бархат, — прошептал Макс, играя твердыми кончиками, перекатывая их между пальцами, перед тем как опустить лицо к ее шее… и ниже.
Негромкий крик вырвался из горла Энни, когда Макс взял ее грудь в рот. Острая боль в бедрах стала невыносимой, она выгнула спину, прижимаясь к его телу, проклиная одежду, разделявшую их.
Когда Макс перешел к другой груди, Энни не смогла больше терпеть, не смогла сопротивляться желанию. Она потянулась к молнии его джинсов и расстегнула ее.
Макс застонал. Больше всего на свете он жаждал ее прикосновений, но это было невозможно. Если она дотронется до него, он потеряет голову.
— Энни… нет.
Он убрал се руки.
— Макс… Ты не хочешь?..
— Дьявол! Да, я хочу. Но мы должны остановиться.
Энни вздрогнула, будто ее ударили. Ее тело страдало от неудовлетворенного желания и разочарования. Она отодвинулась от него.
— Хорошо.
Не нужно было никуда ходить с Максом Хантером.
— Только посмей сказать мне, что это был урок, — прошипела она.
— Это не было уроком. Лишь мое желание поцеловать тебя.
— Ну… ладно.
Его признание выпустило из нее пар, но через несколько минут Энни спросила:
— Если ты хотел поцеловать меня, почему тогда остановился?
— Да потому, что я джентльмен!
— С каких пор?
— С тех самых, как мой лучший друг попросил моей помощи в поисках мужа.
Глаза Энни сузились.
— Мы не лучшие друзья, и я не просила твоей помощи в поисках мужа. Я… о, забудь, — протянула она.
Теперь больше не имело значения, о чем она просила Макса.
— Милая, пожалуйста, пойми…
— Не называй меня так. Я Энни. Просто Энни. Должно быть, она сошла с ума, решив, что
Макс станет заниматься с ней любовью. Как можно быть настолько глупой?
— Нам нужно поговорить, — сказал Макс, садясь рядом с ней на стол. — Ты была права, — тихо продолжал он. — Права насчет того, что я хотел оставить вес как есть между нами. С тех самых пор, как ты рассказала мне о своем намерении найти себе мужа, я борюсь с собой, зная, что потеряю тебя, когда ты создашь семью.
— О, Макс, — с болью в сердце прошептала она. — Ты не потеряешь меня.
— Все кончается, люди расстаются, и каждый идет своей дорогой. Ты будешь поглощена своей новой жизнью, и в ней не будет времени и места для кого-то вроде меня.
Кого-то вроде него…
— Вот почему ты не любишь ссор — думаешь, они кладут конец бракам и дружбе.
Какое-то время он хранил молчание.
— Ты не знаешь, каково это… ты никогда не слышала того, что пришлось услышать мне. Я только начинал привязываться к новой семье. Потом разражался скандал, и — бум, вес заканчивалось. Обещания и клятвы ничего не значили. И никто уже не оглядывался назад.
— Ты оглядывался. И нарушенные клятвы до сих пор отдаются болью, ведь так?
Макс закрыл глаза, но не мог спрятаться от Энни. Ей не нужно было видеть его лицо, она видела его душу, и сейчас лучше, чем когда-либо. В сущности, единственный человек, кто действительно понимает его. Почему это раньше не приходило ему в голову?
— Как бы я хотела облегчить твою боль, — прошептала она. — Но я всегда буду твоим другом. Я не уйду из твоей жизни. У нас могу г быть разногласия, и мы будем ссориться, но я не оставлю тебя. Скандалы кладут конец отношениям, только если ты сам хочешь этого.
— Знаю. Боже!
Макс потер лицо. Густая тьма окутывала их, как одеялом. Как же они дошли до этого? Он хотел Энни так сильно, что не знал, исчезнет ли когда-нибудь это желание, и одновременно понимал — это ничего не решит.
— Ты все еще собираешься встречаться с ними? С Макконнеллом и шерифом?
— Да.
Две слезинки скатились по щекам Энни. Они столько всего преодолели вместе, но ничего не изменилось. Она все еще хотела выйти замуж, и диагноз-приговор все еще висел дамокловым мечом над се головой.
Глубоко вздохнув, Макс нашел руку Энни и слегка сжал ее пальцы.
— Помнишь, ты говорила о том, чего тебе не хватало, когда ты была подростком?
Она кивнула. — Да.
— Думаю, мы почти восполнили этот пробел. Энни не сразу поняла, что он имеет в виду, но потом для нее все стало ясно. Боль первой любви… Если это и есть то, чего она была лишена в юности, то стоило ли наверстывать упущенное? Конечно, есть еще восторг, предвкушение первых поцелуев. Это было приятно. Но это не облегчает боли, особенно теперь. Теперь все намного хуже, потому что она боится признаться в своей любви к Максу даже самой себе. Теперь и всей жизни может не хватить, чтобы избавиться от этого чувства.
Макс стоял в дверях дома Митчеллов. Он принадлежал ему, но Макс не чувствовал радости от удачно заключенной сделки. Без Энни это был просто запущенный старый дом.
Вздохнув, он опустился на одну из ступеней широкой лестницы и уставился на свои ботинки. Когда же она стала такой важной для него? Был ли это тот день, когда Энни, стоя на дамбе, говорила о том, как сильно хочет ребенка, и лучи заходящего солнца ласкали ее лицо?
Или та ночь, когда она танцевала в струях воды, озаренная неярким лунным светом, и промокшая ночная рубашка облегала се идеальное тело?
Или это произошло тем утром, когда он озлобленным мальчишкой впервые приехал в Митчеллтон и Энни принесла ему персиковый пирог, чтобы завязать знакомство? Своей улыбкой она рассеяла его угрюмость, и Макс не заметил, как они уже вместе жевали теплый пирог, заедая его мороженым. Тогда он рассмеялся в первый раз за несколько месяцев.
— О… Энни, — пробормотал Макс, и его сердце отозвалось болью.
Сотовый телефон в его кармане зазвонил. Это был четвертый вызов за последний час, и он не ответил на предыдущие три. На этот раз телефон продолжал звонить и звонить. Макс уже хотел отключить его, швырнув об стену, но в последний момент ответил на звонок.
— Что? — огрызнулся он в трубку.
